Шрифт:
Закладка:
Лукреция привстает в сиденье, упершись ногой в стремена, и тянет руку к мальчику.
— Ради бога! — срывается с ее губ. — Довольно! Хватит!
Бальдассаре не спеша поворачивается к ней. Его лицо неподвижно, глаза тусклые, как два камешка. Мальчик до сих пор висит в воздухе, поднятый безжалостной рукой, — окровавленная, пищащая от страха марионетка. Конечно, Альфонсо этого не потерпит, он прикажет Леонелло отпустить мальчика.
В действительности же Бальдассаре, не спуская глаз с Лукреции, напоследок еще раз бьет мальчика лбом о сундук, потом швыряет ребенка наземь, берет у секретаря платок и вытирает пальцы. Несколько слуг бросаются к мальчику и уносят несчастного с глаз долой.
Альфонсо ничего не делает. Альфонсо ничего не говорит. По Альфонсо и не скажешь, что он видел нечто предосудительное. Альфонсо ведет мулицу по террасе к концу двора и дальше, к тропинке в сад.
Лукрецию потряхивает, дрожащие руки едва не роняют узду. Что делать, что сказать? Она никогда не видела ничего подобного. Конечно, дома слуг тоже наказывали — и родители, и другие знатные придворные, но чтобы так… Могли прикрикнуть, самое большое — дать легкую затрещину, и все. К подобной жестокости Лукрецию не готовили.
— Альфонсо, — начинает она, когда они с мужем остаются наедине. Судя по непреклонному виду, первым заговаривать он не намерен. — Вам не кажется, что это… чересчур? Бедный ребенок ни в чем не виноват, все же видели. Вы могли бы поговорить с Леонелло, объяснить ему…
Резко натянув вожжи, Альфонсо останавливает мула и с улыбкой рассматривает Лукрецию. Та отвечает ему недоуменным взглядом. Как можно улыбаться после случившегося? Чем он объяснит поведение Леонелло? Если ей и казалось, что она получше узнала мужа, что немного приблизилась к нему, то теперь это чувство испарилось без следа. Перед ней стоит незнакомец, совсем чужой человек. Он не соглашается с ней, не говорит: да, Бальдассаре слишком сурово наказал слугу, мальчик не заслужил такой жестокости. Нет, Альфонсо лишь поглаживает Лукрецию по щеке чуть согнутыми пальцами.
— У вас доброе сердце, — шепчет он, убрав за ухо прядку ее волос. — Из вас выйдет отличная мать.
Его голос нежен, как и слова, однако под ними течет подземный поток черных, едких вод.
— Тем не менее напоминаю: мои приказы и решения не обсуждаются, — тем же тоном добавляет Альфонсо. — Я наказываю за неповиновение. Строго и без лишних разговоров. Надеюсь, я доходчиво объяснил?
О чем речь? Кого наказывает? Опять мальчика? Он всего-то уронил шкатулку!
— Леонелло, — мягко втолковывает муж, — мое доверенное лицо. Мое орудие. Мой отец выбрал и обучил его во имя единственной цели — быть моим consigliere. Он перо в моих руках, меч у меня на поясе, если можно так выразиться. Он говорит моими словами и воплощает мои решения. Оспаривать его власть — значит оспаривать мою. Это ясно?
— Да, — произносит Лукреция.
— Понимаю, вы молоды и впервые при моем дворе, поэтому я закрою глаза на ваш проступок. В первый и последний раз. Ни при каких обстоятельствах не выставляйте Бальдассаре в дурном свете, особенно при других. Слышите?
Он ждет нужного ответа, но Лукреция боится, как бы вместо него с губ не сорвались совсем другие слова, которые ему отнюдь не понравятся, и потому молча кивает.
— Отлично. — Наклонившись, Альфонсо целует ее в губы. — Хорошо, что договорились. Вернемся ко двору.
Альфонсо дергает вожжи и поворачивает обратно к вилле.
Изогнутые ветви орешника, дрожа от порывов ветерка, мрачно вырисовываются на фоне ляписного неба.
Альфонсо и Леонелло уезжают с наступлением прохлады. Лукреция выходит во двор пожелать им доброго пути. Альфонсо седлает высокого черного жеребца с подвижными блестящими глазами. Лукреция стоит вдалеке, приобнимая рукой колонну лоджии.
Леонелло остается на том же коне, на котором выехал из леса, когда она гуляла. На сей раз к седлу не привязаны зайцы, вместо них только доверху набитые кожаные мешки и бурдюк. Лукреция избегает взгляда Бальдассаре.
Альфонсо сказал, что путь до castello займет час или два.
— До встречи, — прощается он. — До встречи, храни вас Бог!
Жеребец изворачивается на блестящих копытах, грызет удила и тянет голову к Лукреции, словно ему нужно взглянуть на нее и что-то передать; Альфонсо уверенно дергает вожжи, и конь фыркает, вырывается из жесткой узды, хочет побороть хозяина. «Зря стараешься, — мысленно говорит Лукреция. — Альфонсо тебе не даст поступить по-своему». И конечно, Альфонсо щелкает языком в предупреждение и натягивает узду посильнее.
— До встречи! — повторяет он.
Лукреция машет платком в неподвижном, влажном воздухе. Коней чуть заносит на выезде из виллы, и наконец скакуны пускаются галопом, цокая копытами.
Альфонсо нет весь день и следующий — куда дольше, чем ожидала Лукреция. Непонятно, хороший это знак или плохой. По ночам она закрывает спальню на щеколду и погружается в ровный сон без сновидений, раскинувшись на кровати крестом.
Она расспрашивает про мальчика-слугу. У него сломан нос и треснуло несколько зубов, но он идет на поправку. Лукреция просит давать ребенку маковый сироп и крепкий бульон, чтобы скорее выздоровел, а через Эмилию посылает несколько монет, чтобы покрыть расходы.
Лукреция гуляет по пышным садам, цветочным беседкам и галереям, бродит меж стволами деревьев в лесу, и за ней неотступной тенью следует гвардеец. Лукреция собирает яркие цветы, пружинистые горстки мха, плотные листья с прожилками, грибы со складчатыми шляпками, сброшенные иглы дикобразов. На деревьях она постоянно высматривает куниц-белодушек: безумно хочется увидеть их в жизни, а не только на полотне! Увы, объясняет гвардеец, этих зверушек здесь очень мало, почти всех перебили охотники. Каждый день она приносит мулице то яблоко, то грушу. Просит слуг ее подсадить и катается около лоджии, а потом сворачивает к садам. Гвардеец ведет животное за повод, чтобы не споткнулось на неровной земле. Лукреция прекрасно ездит верхом, но не хочет обижать слугу и кивком принимает его помощь. Она разрешает мулице щипать кусты шалфея и тимьяна, чтобы в конюшне пахло лугом и летом.
Лукреция носит свободные платья, похожие на те, которые носила в детстве, ходит босиком и почти всегда — с распущенными волосами.
Вместо тяжелых блюд, например, любимых мужем мяса и рыбы, она заказывает повару молочные пудинги, свежий хлеб с соленой корочкой, разрезанные фиги, начиненные творожным сыром, и абрикосовый сок в изящном кубке.
На третье утро без Альфонсо Лукреция заходит в парадную залу, накинув поверх платья легкий пеньковый халат для рисования. С интересом разглядывает фреску с двенадцатью подвигами Геркулеса, изучает вздутые мышцы под его потной кожей.
