Шрифт:
Закладка:
Б а р т о л. Конечно, Вера, я все для тебя достану.
В е р а. Бартол, Бартол, что бы я делала без тебя?
Б а р т о л. Моя маленькая. Вера-Верочка…
В е р а. Бартол, будь человеком, теперь, когда мы помирились, скажи правду, я прошу тебя. Может быть, ты все это сделал ради меня… Я уверена, ради меня… Но я должна знать правду! Я не сплю по ночам, прислушиваюсь к дыханию Марии, которая спит рядом со мной, чувствую ее тепло, слышу биение ее сердца, но я все же хочу знать правду, Бартол. Правду! Скажи мне, это наша Мария, твоя и моя? Это наша Мария вернулась?
Б а р т о л. Вера!
В е р а. Что — Вера! Не надо липших слов! Смотри мне в глаза, Бартол! Скажи мне правду, хотя бы она и убила меня! Правду!
Б а р т о л (после короткого напряженного молчания). А почему ты ее не спросишь?
В е р а. Не знаю, мне как-то странно с ней разговаривать. Я больше вслушиваюсь в ее голос, чем в слова… И потом, когда она мне о чем-то говорит, я воспринимаю это как далекое щебетание, а не как речь, и тогда я, — правда, странно? — слышу только свои собственные слова… Да я еще не успела с ней как следует поговорить, она больше говорит глазами, своими нежными пальчиками, чем словами… Она так изменилась за эти два года. И потом, Мария, наша Мария, не знала машинописи, ты вспомни, она не умела печатать…
Б а р т о л. Два года, Вера, ты забываешь, два года… Вечерние курсы, новые методы обучения и так далее, нынче за два года университеты заканчивают. Век техники, век скоростей. Впрочем, разве ты не спрашивала Марию, где она была эти два года, почему нам не писала, где научилась печатать на машинке? Мое выступление на суде она перепечатала за полчаса, десятью пальцами, без единой ошибки. И не просто перепечатала, она подчеркнула в тексте такие моменты, которые совершенно опровергают обвинение… Словно два года работала где-нибудь у хорошего адвоката… В самом деле, ты могла бы ее спросить, где она научилась печатать.
В е р а. Ты ей отец…
Б а р т о л. Пойми, Вера, я никогда ничего не буду знать точно. Однажды, в первый год после войны, мне кое-что стало известно, это было до того, как я познакомился с тобой. Тогда я потерял весь свой мир. Я не настолько богат, чтобы рисковать потерять его еще раз. Нет! Вот я и сейчас понятия не имею, кто воровал в моем проклятом складе. Ничего я не знаю и не узнаю! Да, Марию я нашел случайно: она лежала на мокрой земле, в грубой ночной рубашке. Сразу за мостом у Савы течение быстрее и поток разбивается о плакучую иву, под которой, я тебе рассказывал, два года назад нашли зеленое платье Марии. Я сразу ее узнал и ради тебя, ради всего, что ты вынесла, я привел ее домой…
В е р а. Ты предчувствовал, ты знал, что найдешь ее?
Б а р т о л. Я ничего не знал, ничего не предчувствовал, я только хотел найти ее…
В е р а. Ну вот, всегда ты так! А говоришь, что привел ее ради меня! Опять лжешь. И хочешь, чтобы я тебе верила? Я не верю тебе! Хотел ее найти и нашел… Это ты ради себя хотел ее найти, только ради себя! Чтобы она была твоим свидетелем и печатала твои бумаги. И ты нашел ее. Плевать ты хотел на то, что я сижу здесь как в тюрьме. Ты всегда был эгоистом! И сейчас ты знаешь, где она, все твои шуточки — ложь. Ты ее куда-то послал, уже три дня посылаешь по вечерам, они такие длинные, эти вечера… Куда ты ее посылаешь? Куда? Ну, вот ты и замолчал! Трус! Трус!
Б а р т о л. Я прошу тебя, успокойся, иначе опять целую ночь не заснешь. Слушай, Вера, я тебе признаюсь, мне известно, где сейчас Мария…
В е р а (ее охватывает неожиданная вспышка ненависти). Скотина! Негодяй! Я ненавижу тебя так же, как в тот день, когда ты сделал меня калекой и запер в этом гробу! Ну, признавайся, что ты натворил сегодня! Я хочу слышать! Говори! Сознавайся!
Б а р т о л (беспомощно). Вера, почему именно сейчас?
В е р а (безжалостно). Потому, что ты украл у меня Марию! Вот почему! Говори сейчас же! Да, сейчас же! И каждый раз, когда ты украдешь у меня Марию хотя бы на минуту, на секунду, ты будешь повторять свой рассказ. Один, два, тысячу раз. Обо всем, что произошло в тот вечер, о каждой мелочи, о каждой своей злодейской мысли… А, молчишь? Боишься? Трус! Начинай!
Б а р т о л (примирительно). Ты же знаешь, это произошло в какой-то степени случайно…
В е р а. Ах так, вывернуться хочешь? Конечно, свидетелей у меня нет. Марии тогда было всего два года. А теперь товарищ капитан темнит, случаем пользуется. Свидетелей-то не было!
Б а р т о л. Прошу тебя, Вера, перестань! Прошу тебя! Если хочешь, если тебя это успокаивает — да, я виноват! Во всем! Я был пьян! Да! Откуда я мог знать, что ночью трамваи несутся с такой бешеной скоростью? Как пьяные! И я был пьян! Я ничего не видел. Опьянение как-никак смягчающее вину обстоятельство. По крайней мере так утверждают в нынешнем моем деле. Все получилось нечаянно.
В е р а. Еще один вариант! Так! Товарищ капитан выпутывается! Смягчающее вину обстоятельство! Опьянение? Случай? Нечаянно? И ты был солдатом, героем, ты? Трус! Ты был ревнив, как животное. Мои успехи бесили тебя. Разумеется, все должны были восхищаться тобой, твоими орденами, тобой — бойцом, революционером… И вдруг твоя жена становится выше тебя, и ты должен жить в тени балерины… Что скажут твои товарищи… Стыд! Вот как обстояло дело. Именно так. Вот в чем правда! Ну, защищайся! Что же ты молчишь?
Б а р т о л (бледный, спокойный). Я уже тебе сто раз говорил. Вера, если тебе нужна такая правда, тогда это твоя и моя правда! Да, я во всем виноват! Именно так все и произошло. Я вытолкнул тебя из мчавшегося трамвая…
В е р а (быстро успокаивается). И это после моей большой премьеры! Все ложи были полны. На балконе — девочки с цветами… Чайковский… И мой сольный номер. Бартол, Бартол, дай мне руку, разве я плохо танцевала, ведь овации заглушали оркестр. Бартол, я все тебе прощаю, все, только ты мне скажи, пожалей свою Веру-Верочку, скажи, как я танцевала?
Б а р т о л. Ты была восхитительна, Вера-Верочка, восхитительна…
В е р а. И ты будешь мне всегда это
