Шрифт:
Закладка:
Я со стоном сбросил с загривка увесистый мешок с каменным горским сыром, который мы скупали во всех селениях по дороге в Архыз. Женщины тоже тащили здоровенные мешки — но с сухарями. Точнее, с сушёными горскими лепёшками — то ли чуреками, то ли лавашами. Я так и не понял, есть ли между ними разница, да и не особо стремился понять. Что я определённо понял за этот поход, так это то, что главное достоинство продукта — это его вес, и сыр в этом плане сильно хуже сушёных лепёшек.
Горский сыр не только весит, как гранит, он ещё и не уступает ему по твёрдости. Во всяком случае, я при всём старании не смог от него ничего откусить — зубы просто скользили по поверхности сырного шарика, оставляя на нём едва заметные следы. Получалось откалывать небольшие кусочки ножом, но в конце концов я понял, что обязательно сломаю таким образом нож, и на этом моё знакомство с горскими деликатесами закончилось. Боги их, горцев, знают, как они этот сыр едят… наверное, дробят его к завтраку кувалдой.
Я планировал купить в Архызе хотя бы одного ишака, однако Драгана заявила, что на этом маршруте ишаку придётся слишком трудно. Ну да, кому нужен ишак, когда у него есть Кеннер? Тем более, ишаку будет трудно. Вопрос, будет ли трудно мне, не поднимался за незначительностью. Где бронепоезд не пройдёт, угрюмый Кеннер проползёт[30]. Или даже ещё более пессимистично: там, где ишак не пробежит, там тушка Кеннера лежит. Я, конечно, гораздо сильнее обычного человека, но и у меня есть предел. Который, надо отдать Драгане должное, она очень точно нащупала.
— А что, Гана, — сказал я, со страдальческой гримасой пытаясь размять полностью онемевшую спину, — неужели не нашлось селения поближе? Обязательно нужно было от Архыза тащиться?
— Может, и есть такое селение, — ответила Гана, растирая себе плечи. — Но у меня метки к пещере поставлены только от Архыза. Ты же видишь, что мы без проводника идём.
— У тебя дорога помечена? — удивился я. — Нас ведь кто угодно может по этим меткам проследить.
— Никто не проследит, это же аурные метки, — покачала головой она. — Их никто не может почувствовать, кроме владельца. Ты ведь ничего не увидел, а обычные заметил бы наверняка. А ещё аурные сохраняются столетиями, в то время как обычные уже через несколько месяцев рассеиваются.
— Что это за метки и как их ставить? Расскажи, пожалуйста, — загорелся я.
— По сути, это очень простая вещь, — ответила Гана. — Иногда случается, что человек непроизвольно оставляет отпечаток своей ауры на вещи, которая ему очень нравится. Ну вот для примера допустим, что у тебя есть любимая ручка, которой ты всегда пишешь. И вот она теряется, и ты, естественно, расстраиваешься. Ты можешь пойти и купить точно такую же новую ручку, но она не будет той самой любимой ручкой. Ты непроизвольно оставил на этой ручке отпечаток своего духа, и теперь именно она воспринимается как родная. Понимаешь мою мысль?
— Ну, примерно, — неуверенно ответил я. — Что-то в этом есть, но я никогда на эту тему не задумывался.
— Потому что такие случайные метки выражены очень слабо, и человек этот эффект обычно списывает на привычку. Привычка тоже играет свою роль, и не всегда можно отличить простую привычку от действия непроизвольной аурной метки. Другие люди эту метку не воспринимают, и для них твоя ручка будет выглядеть точно так же, как любая другая. Так что когда ты научишься сознательно ставить аурные метки, это станет очень полезным умением.
— А когда я научусь? — спросил я, уже понимая, каким будет ответ.
— Вот как сумеешь сознательно поставить такую метку, так значит, и научился, — улыбнулась Гана. — А дальше только совершенствуй новый навык. Нет, правда — я не знаю, как это объяснить. Я просто пытаюсь как бы присоединить предмет к себе, но у тебя, скорее всего, будет какой-то свой способ.
— И насколько далеко эту метку можно почувствовать?
— Даже и не скажу, — задумалась она. — Мне никогда не требовалось чувствовать метку дальше версты или даже меньше. Мне доводилось слышать мнение, что расстояние вообще не ограничено — аурные метки ведь находятся на каком-то из духовных планов, а там расстояний не существует. Духовная проекция предмета или существа, на котором стоит метка, всегда рядом с твоей проекцией. Ладно, хватит болтать, передохнули достаточно. Давайте лагерь готовить, а то скоро темно будет. В горах долгих сумерек не бывает, здесь ночь наступает моментально.
Пока Гана с Ленкой собирали хворост и сооружали костёр, мы с Алиной устанавливали палатку — надо сказать, тот ещё труд, особенно для человека, не увлечённого турпоходами. Мы начали с убирания камней на единственной ровной площадке. Собственно, кроме камней, на ней практически ничего другого и не было, и пожелай мы и в самом деле убрать все камни, дело кончилось бы рытьём хода к центру Земли. Так что мы ограничились откидыванием в сторону слишком сильно выпирающих булыжников.
Когда я оттаскивал с площадки очередной камень, мой взгляд упал на маленькую гальку с красивым узором, хорошо обкатанную и отполированную горной речушкой. Я не особо силён в геологии, но скорее всего, это была яшма — не из дорогих, но достаточно красивая, чтобы вставить её в дешёвый серебряный кулончик. Я взял камешек в руку и попробовал присоединить его к себе. С моей точки зрения выглядело это довольно глупо. После нескольких попыток я с некоторым сожалением расстался с идеей присоединения — Гана явно делает это как-то иначе, но даже при всём желании вряд ли сможет свой способ объяснить. Я попытался окутать камешек своей аурой, что бы там под этим словом ни понималось. Ощутить его своим, оставить на нём след своей сущности, принять его как часть себя…
— Кен, надо бы ещё вот этот валун откатить, иначе у нас палатка на косогор залезет, — позвала меня Алина, критически осматривая результат наших усилий. — Давай-ка вместе.
Я последний раз взглянул на камешек, пожал плечами и небрежно откинул его в сторону. Возможно, я просто пока не дорос до подобных фокусов. Я упёрся в камень рядом с Алиной, мы дружно налегли, и с пыхтеньем откатили большой гранитный валун немного в сторону.
— А вот скажи мне, Лина, — решил задать я вопрос, который давно уже не давал мне
