Анонимными авторами подобной литературы, вероятно, почти всегда являлись именно мужчины. Тем не менее изучение документов парижской полиции того времени демонстрирует, что в изготовление и распространение таких сочинений были основательно вовлечены и женщины — по меньшей мере так обстояло дело во Франции[192]. Кроме того, женщинам принадлежат раздающиеся в этих книгах голоса. Хотя изложенные в них истории, несомненно, возбуждали мужскую аудиторию, а изображаемые удовольствия имели фаллический характер, героинями их оказывались женщины. И сколь бы мужскими ни были эти фантазии, они так или иначе разрушали строгость христианской морали столь же неуклонно, как теория Коперника бросала вызов геоцентрическим представлениям о мире. Некоторые из героинь фривольной литературы, не столь чопорные, как двоюродные сестры в «Школе Венеры», даже рассказывали о радостях при совокуплении мужчин с мужчинами, женщин с женщинами, а порой и всех вместе.

* * *

В романах XVIII века изучение мыслительных процессов и субъективных переживаний вышло на новый уровень. В «Памеле, или Вознагражденной добродетели» Сэмюэла Ричардсона (1740), как и во многих других произведениях этого жанра, непосредственность писем использовалась для того, чтобы перенести читателей в размышления главных героев при помощи отождествления с ними, сопереживания им и воображения. «Памела» представляла собой нечто вроде жития английской протестантской святой, прототипом которой выступало множество католических святых — женщин, а порой и мужчин, — осаждаемых соблазнами. Однако новым мотивом «Памелы» являлось то, что похоть (со стороны мужчины) и отвращение (со стороны женщины) в итоге превращались в любовь и брак.

В пространном романе Ричардсона рассказывается о бедной, но прекрасной служанке Памеле и совершенном ею побеге в духе иллюзиониста Гудини от попыток изнасилования со стороны ее «господина», некого мистера Б., джентльмена, склонного к «хитрым уловкам злодея»[193]. В конце концов она понимает, что любит его (а он, в свою очередь, понимает, что любит ее), они женятся — и только тогда занимаются сексом, хотя подробности их первой брачной ночи читателю остается лишь воображать. Но тот факт, что муж вскоре знакомит Памелу со списком правил хорошего поведения жены из 47 пунктов, включающим и такое требование: «Ты, как гибкий тростник, должна сгибаться перед ураганом, а не пытаться, как мощный дуб, противостоять ему», — предполагает, что он может продолжить попытки «изнасилования» даже после заключения брака. Слово изнасилование здесь взято в кавычки потому, что английское законодательство того времени прямо отрицало возможность «изнасилования в браке»: муж всегда имел право заниматься сексом со своей женой, с ее согласия или без. Такой закон сохранялся в Англии и Уэльсе до 1990‐х годов, а в США был частью общего права до 1970‐х годов[194].

«Памела», сразу же ставшая бестселлером, породила заодно и критические и сатирические реакции. Пожалуй, самой резкой из них была «Шельмела» Генри Филдинга, где героиня — дочь проститутки и похотливая интриганка — обманом завлекает своего безвольного господина, чтобы тот на ней женился. Но самым популярным и долгоиграющим «ответом» «Памеле» были, безусловно, «Мемуары женщины для утех» Джона Клеланда, более известные под заголовком «Фанни Хилл» (1748–1749). В своей похоти Фанни несколько напоминает Нанну, в экстатическом наслаждении сексом она очень похожа на Кейти, с Памелой же эту героиню объединяет то, что она вышла замуж за человека, которого в конце концов полюбила.

«Мемуары женщины для утех», первая книга Клеланда, были написаны им в тюрьме, где он оказался за долги, и в дальнейшем это произведение неизменно вредило серьезным литературным амбициям автора и определяло восприятие публикой многих других его сочинений. Разумеется, книга оказалась распродана и выдержала множество подпольных изданий и переводов, однако ее запрещали в США до 1963 года, а в Англии до 1970 года. Подробные и восторженные описания Клеландом восхитительных чувственных удовольствий Фанни вместе с кратким упоминанием секса между двумя мужчинами заслонили для большинства читателей серьезные доводы книги: чувственный опыт как для мужчин, так и для женщин является прекрасной прелюдией и для истинной любви, и для добродетели. Иными словами, ненасытная любовь может проложить путь к моногамии.

Клеланд опирался на новейшие философские мысли своей эпохи. Джон Локк (ум. в 1704 году) в «Опыте о человеческом разумении» утверждал, что люди не появляются на свет с врожденными идеями, заложенными в них Богом или природой. Напротив, все знания мы получаем только благодаря нашим чувствам. Опыт — вот в чем все дело. Кое-кто, конечно, просто придерживается некоторых элементарных идей и нескольких лежащих на поверхности ассоциаций, наподобие признаваемой Локком универсальной формулировки «Я люблю все, что доставляет мне удовольствие»[195], или же отдельных привычных и укоренившихся представлений, таких как «Моя мать говорила мне, что девственность добродетельна, поэтому так и должно быть». Однако другие, более развитые люди, размышляя над своими идеями и ассоциациями, придают им новые формы в соответствии с совершенно иными рассуждениями.

Фанни из романа Клеланда размышляет на тему, к которой Локк не обращался ни в одной из своих работ, — секс. Кажется странным, что философ предпочел ее опустить, ведь именно секс выступал основным чувственным опытом в «Школе Венеры» и другой популярной литературе подобного рода. Если бы Локк дожил до публикации «Памелы» и захотел прокомментировать поведение героини этого романа, то он, вероятно, отметил бы, что такое моральное правило, как «храни свою девственность», Памела усвоила лишь благодаря обычаю. Ибо, учитывая ее неискушенность, откуда она вообще могла знать, что такое секс, хорошо это или плохо? А если учесть локковский принцип универсального удовольствия, то как она могла «влюбиться» в мужчину, который причинял ей только боль?

Фанни, в отличие от Памелы, получает опыт во всех видах секса, какие только можно представить. Это ее обязанность, ведь главным органом чувств героини выступает ее «мягкая лаборатория любви», в которой, как добросовестный ученый, она и проводит свои эксперименты[196]. Можно согласиться с точкой зрения, что Клеланд не настолько смел, как Аретино, поскольку у него присутствует некий континуум любви, на вершине которого находится «настоящая любовь», та любовь, что Фанни испытывает к Чарльзу, красивому молодому человеку, с которым она теряет девственность. Но, как и в случае с вольтеровским Кандидом, повесть о котором была опубликована через десять лет после романа Клеланда, идиллия Фанни резко прерывается, когда Чарльза отправляют в Южные моря. Борясь за существование в мире хороших, плохих и равнодушных людей, Фанни обретает мудрость.

Тело знает больше,