под лапами траву, в моей ауре уже поселились шесть или семь огнедухов. А пламя внутри меня не согревало — выжигало нутро. Я зарычал сквозь зубы, стараясь не выронить маяк. Сорвался с места, едва сообразив, в какой стороне находилась Площадь храмов.

Перед глазами мелькали поросшие травой кочки, стволы деревьев, разноцветные сгустки — сновавшие между деревьями духи. Жители иного мира, как и предупреждал дядя, заполонили всё пространство сада. Разные: тут были и сгустки огня, и плотные скопления водяного пара, и облака дыма, и прочие разноцветные сущности.

Саламандры встречались чаще других. И лишь они реагировали на моё появление. Бросались ко мне, точно хищники на добычу. Не мог ни убежать от них, ни уклониться от встречи с ними. Лишь жмурил глаза при столкновениях с огнём. Рычал, да вздрагивал от новых ожогов.

Присутствие духов изменило Императорский сад до неузнаваемости. Здесь больше не преобладали зелёные оттенки. Сад стал пятнистым, аляпистым — летавшие в воздухе сгустки наполнили его новыми пёстрыми цветами. Привычные запахи трав и листвы полностью растворились в пришлых ароматах.

Земля больше не пружинила: трава под лапами сменилась на гладкие камни узкой дорожки. Берег пруда исчез из вида — остался позади. Густые кусты подлеска перестали хлестать по морде. Я с хрипом вдыхал удушающий букет незнакомых запахов. Не бежал — летел над землёй, едва касаясь дороги подушечками лап.

Прутья ограды я заметил издали. Толстые, высотой в два человеческих роста. Аллея около них сворачивала, уходила в сторону — вела к воротам. Но я чётко выдерживал направление. Отклоняться от него не собирался. Не думал, что получится бежать ещё быстрее — ускориться у меня всё же получилось. Разбег. Толчок.

Комья земли брызнули из-под задних лап. В грудь врезался очередной огнедух (сбился, какой по счёту). Свист воздуха в ушах резко усилился; мелькнуло перед глазами зависшее над домами солнце; царапнули по животу заточенные кончики прутьев забора.

Я врезался мордой в зависшего над землёй саламандра. Ещё один огненный дух ударил меня в бок. Третий — встретил у самой земли. Почудилось, что я раздулся, превратился в наполненный огнём кожаный бурдюк. Пламя рвалось наружу, пыталось порвать меня на части.

Взор закрыла густая огненная пелена. Я рыкнул от нестерпимой боли. Мой голос эхом отразился от стен домов, покатился по улице, уносясь в сторону Площади храмов. Выпал из пасти маяк. Лапы подогнулись — лишились сил. Я кубарем покатился по земле. Почувствовал, что обращаюсь.

* * *

Очнулся я снова от боли. Не от боли ожога, но тоже знакомой — внутри меня словно переломились несколько костей. От неожиданности не удержался: застонал, точно ребёнок. Не ощутил при слиянии с духом ни тепла, ни холода. Вдохнул резкий запах можжевельника. Вспомнил этот запах: так пахло от олмера.

«Духи разных видов по собственной воле не станут выбирать для симбиоза одно тело», — совсем не к месту пробубнил в голове дядин голос. Звучал он пока в темноте, под аккомпанемент зубного скрежета. Помог вспомнить, где я, для чего сюда явился, и что мне нужно делать.

Я поднялся на ноги, шатаясь от головокружения и морщась от накатившей вдруг тошноты. В образе человека ориентироваться стало сложнее. Да и зрение возвращалось раздражающе медленно. Я настороженно замер, вслушивался в царившую вокруг меня тишину: не различал ни птичьих голосов, ни шелеста листвы.

Успел прочувствовать встречу со вторым олмером, прежде чем увидел свет. Сумел не то разглядеть, не то вообразить свои босые ноги и лежавший рядом с ними на камнях чёрный шар. Поднял маяк с земли. Потратил ещё мгновение на то, чтобы определить нужное мне направление. Побежал.

«Быстрее, быстрее, быстрее», — то ли звучали в голове слова, то ли стучала в висках кровь. Ноги человеческого образа двигались медленно — охотник бежал бы гораздо быстрее. Но обращаться я не хотел. Память ещё хранила те ощущения, что подарил мне разрывавший тело на куски огонь.

Пусть в ауре пока собираются олмеры. Что говорил о них дядя? Их меньше, чем тех же саламандров. А значит у меня есть шанс дотерпеть до Площади храмов и в образе человека. Тело подсказывало, что олмеры — тоже боль. Но память пока твердила, что лучше такая боль, чем сгорать заживо.

Зрение ещё полностью не восстановилось. Я видел вокруг себя лишь очертания предметов: дома, ленту дороги под ногами, пятна мелькавших вокруг духов — в особенности саламандров. Невольно шарахался от огнедухов в сторону. Но те перестали меня замечать: проносились мимо, потеряв ко мне интерес.

Селена не походила сама на себя. Не слышал ни цокота лошадиных копыт, ни грохота колёс экипажей. Только топот собственных шагов, звуки своего дыхания, биение сердца. Я уже смутно видел улицу, по которой бежал. Узнавал её: не раз бывал здесь вместе с Исоном и Тильей. Понимал, что Площадь храмов совсем близко.

Тёмное пятно третьего олмера врезалось мне в грудь — обдало резким запахом, вынудило содрогнуться от новой вспышки боли. Тут же подоспел и четвёртый дух. Заставил меня споткнуться, распластаться на земле, наглотаться дорожной пыли — отправил на мгновение в беспамятство.

Я затряс головой, вновь вскочил на ноги, смутно понимая, что происходит. Память мне вернул новый болевой укол — прочистил голову, добавил прыти. Я стиснул зубы, вновь поспешил по дороге в сторону заходящего солнца — поначалу на заплетавшихся ногах, но с каждым мгновением мои шаги становились всё увереннее.

Духи шарахались от меня, точно стайки рыб в воде. Старались не касаться меня, обходили моё тело по широкой дуге. Почти все: за исключением похожих на дым олмеров. Тех я приманивал к себе, как протухшая приманка медведей. От запаха можжевельника свербело в носу. Боль в теле нарастала — грозила свести с ума.

Но я терпел. Сжимал и скалил зубы, морщился. Сдерживал крики и стоны. По сторонам почти не глядел. Да и не многое мог сейчас рассмотреть: слёзы застилали глаза, вспышки боли то и дело погружали меня во тьму — я чудом оставался на ногах и продолжал бежать.

Как там говорил дядя: олмеров в Селене на два порядка меньше, чем саламандров? То, что я видел вокруг себя, подтверждало его слова. Но дядино утверждение вовсе не означало, что олмеров в имперской столице было мало. Мне уже казалось, что они повсюду.

К тому моменту, как впереди замаячила Площадь храмов, мне чудилось, что клубы можжевелового дыма заполнили мою ауру под завязку. Каждый новый шаг обещал стать последним; ноги дрожали, угрожая подломиться. Олмеры рвали моё тело на