приступе вдохновения, запнулись о табурет, упали, голову размозжили. Тут и сказочке конец. Вы и так не больно живехонький были, а теперь…

Совсем близко его голова. У самого самого моего уха. Сейчас. Не найду жучка, не успею.

Обхватываю его голову той рукой, на которую браслет надет, чтобы вокруг его толстой шеи обмоталась цепь и тяну изо всех сил. Никуда я не тяну, просто повис всем весом так, чтобы уродцу перетянуло глотку. Лапа Кви, стоявшего за спиной у брата, под моим весом выломалась, хрустнула. Я за пеленой кровавой почти ничего не вижу, да и не смотрю – только повис и руку свою держу второй рукой, чтоб не свалился браслет.

И слышу как сквозь вату, что Кво давится, булькает и мечется, пока еще на ногах стоит, и этим дает мне своим весом его удавить, держит меня сам. Мне по лицу, по телу острыми коленями и мысками лакированных ботинок пинает, но все как-то вскользь, да и боли я почти уже не чувствую. Лишь бы тебя, Пташка, не покалечили его тычки. Ты закройся, не чувствуй сейчас. Мы просто повисим тут немного, пока он удавится.

Меня сильная лапа хватает за ворот, вздергивает. Я чувствую, как слабеет цепь. А тварь уже почти обмякла. Не сейчас, еще рано. Не отпущу. Но обратно я уже не могу: видимо, Кви до меня добрался. Пытается мне руки разжать и выпустить из петли братца.

Прямо передо мной его башка маячит, он мои сомкнутые руки держит, чтобы Кво дать вдохнуть и вывернуться, до меня ему сейчас нет дела – своей глоткой занят. Черный выпученный глаз прямо тут торчит – вот в него я и впился зубами. Жаль челюсть плохо слушается, жаль зубов мало. Но один-то хоть клык остался, его и погрузил в холодный стеклянный лягушачий глаз. И сразу сосать начал. Только из-за рваной щеки плохо выходит, вяло, но глаз все равно потек, как яйцо всмяточку. И привкус у него горьковатый, как у кожи жабьей. Может, новое вдохновение будет. Не менее сомнительное.

Кви взревел от боли, забрыкался, выпустил цепь и угодил мне в лицо острым локтем. Что-то хрустнуло, то ли у меня, то ли в лягушачьей лапке, то ли вообще позвонки Кво. Но я почувствовал, что разом ослаб. Ноги подкосило, я повис и не удержал свой вес на браслете. Рука выскользнула, и я растянулся на полу под ногами беснующейся жабы.

Стук тяжелого об пол – кажется, это рухнул Кво вместе со мной.

Кви орет и бьется об стену, будто собирается ее перескочить, дрыгает своими лапками. Прошелся туфлями по моей грудине несколько раз и даже не заметил этого, кажется.

Я с трудом поворачиваю голову, все заволакивает красная пелена. Пока она не затянулась, вижу открытую жабью пасть, застывшие глаза, язык вывалился. И теплое сразу такое чувство, детское, шкодливо-задорное: надул лягушку. Только Кви остался. Одноглазый Кви. Но он-то меня добьет. И совсем мне не больно. Утону в этой красноватой обволакивающей пелене.

Бам! – вырывает меня из тени, и тут же обратно затягивает. Бам, – что-то могучее в стальную дверь колотит, мне не дает провалиться в забытье, будто я к этой двери привязан и обязательно ее должен открыть.

Дверь открыть не могу, но могу открыть глаза. Промаргиваюсь: бам! Бам! Стальная перегородка вся сотрясается, с потолка сыплется штукатурка.

Кви у стены весь вздрагивает, отнимает лапы от вытекшего глаза, прижимается к стене и озирается опасливо: его тоже вырвал могучий стук из его агонии, как ведром ледяной воды окатило.

Бам! Бам! Бам! Кви затравленно смотрит по углам, на дохлого братца, словно ждет от него распоряжений. Я даже оскалиться не могу: челюсть набок съехала и мягко безвольно болтается.

Жаб подходит к двери, стараясь не шуметь. А воздух и правда будто стеклянный стал: тишина звенит, только удары в дверь ее расслаивают на десяток пластов тищины. И каждый жабий шажок по бетонному полу в них отдается раскатами.

Я его страх чую. Животный, лягушачий испуг. Шаг к двери, еще. Присел на своих нелепых коленках, рот кривит. Тянется лапами к дверной ручке, но дверь вдруг сама отворяется, не выдержав напора гостя.

А как она распахнулась, так в меня будто курок спустили. Я даже не успел вошедшего увидеть, но в раскрытую дверь разом весь тяжелый звенящий воздух утек, и мне так легко стало.

Я раскинул руки и провалился на грань забытья, в уютную свою черноту, где так давно уже оказаться хотел. Сейчас бы коленки к груди прижать, на бочок повернуться. И слышу только издалека откуда-то, тихо, как сквозь пуховый матрас:

– Что здесь происходит? – вкрадчиво так, без металла.

Очень спокойно сказано. И мне сразу так спокойно. И даже уже нет дела, что меня за грудки жабьи лапы схватили и волокут поспешно куда-то. Чувствую: на табурет посадили. А я сидеть на табурете не хочу. Я сваливаться буду как тюфяк и глаз не открою: делайте со мной, что хотите.

Лапы меня поддерживают, вместе с табуретом подвигают к стене. Ножки табурета мерзко скребут по бетону. Я сваливаюсь хотя бы в знак протеста против этого звука. Меня снова торопливо поднимают.

– Что происходит? – так же вкрадчиво повторяет голос.

– Вручаем квоооооооорден, – задыхаясь, выдавливает из себя где-то рядом одноглазый Кви.

Я привалился спиной к прохладной стене. Отдыхаю.

– Квооооооорден за устранение опквааааасного пквестуууупниква! – как трещоткой по ушам. Болезненно. Морщусь, хотя не знаю, осталось ли от моего лица что-то, что может морщиться, или все разбито в сплошное месиво. Грудь колет.

– Двух преступников! – я приоткрываю глаза и вижу, как Кви двумя лапами показывает на растянувшегося на полу Кво. Вввквааг народа! – Награждаем, – торопливо объясняет жаб, рыщет что-то у по карманам, находит. Меня отряхивает, как нерадивая няня извалявшегося в грязи ребеночка на глазах у мамаши. Платочком у меня с рожи кровь и кирпичное крошево стирает, что-то пытается на плащ мне прикрепить. Роняет со звяком неловко, снова крепит. Лапы у него дрожат, не слушаются. Долго, чересчур долго возится.

– Пошел вон.

Кви скользнул по стенке и выбежал через дверь мимо гостя, опасливо закрываясь руками, как-то по-детски истерично, будто нашкодивший школьник, хотя гость даже не смотрел в его сторону.

Топот лакированных ботинок заглох в коридоре.

– Саша, ты дурак? – говорит Кощей и тяжело опускается на табурет.

Туда же, где недавно сидел Кви, напротив меня. Кво так и валяется на полу у стены, распластанный, с перекошенной мордой. Его протянутые длинные ноги упираются в противоположную стену комнаты.

Кощей