Все это время Кво вертит в руках томик – единственный изъятый у меня предмет.

– Чисто, – докладывается Кви.

Кво кивает. Его напарник подводит меня к столу, давит на плечо, усаживая на колченогий табурет. Снова норовистый колченогий табурет грозится скинуть меня. Знакомое чувство: всегда нужно следить за центром тяжести.

Сам жаб садится напротив. Цепь со скрежетом протягивается между нами по гладкому металлу. Я придерживаю браслет, чтобы не свалился.

– Любопытная книжонка, – прерывисто растягивая «и», замечает старший инспектор. – И тяжеленькая, – взвешивает ее на лапе. – Это из-за нее вы нашего братца вальнули, Александр Сергеевич?

– Что? – тупая жаба бредит или заманивает меня в ловушку.

Кви, кажется, не менее озадачен, чем я. Он смотрит на напарника. В его выпученных глазах непонимание. Ни дать ни взять удивленный лягушонок. Мне нестерпимо хочется рвануться и выбить ему глаз острым замком браслета, и, желательно, еще стянуть с него кожу. Я бы даже ее потом съел. Но я не справлюсь с обоими, поэтому сдерживаю себя.

В комнате повисает звенящая тишина. Только грязная лампочка жужжит и потрескивает. По крайней мере, мне так кажется.

Но теперь я слышу, что звук меняется. Это не лампочка: жужжание доносится из-под стола, приближается к моей голове. Скашиваю глаза и вижу мельтешение: мушка носится. Вылетела из моего кармана. Вылупился мой опарыш. Глупенький. Столько воды и огня прошел, а вылупиться решил перед носом у двух жаб.

Кво некоторое время молча разглядывает зеленый томик, потом начинает говорить снова. Мне кажется, ему стоит больших усилий говорить спокойно.

– Что там, Александр Сергеевич? Такого важного, что вы нашего братца пришибли из-за этой вещи?

Переворачивает книгу то одной стороной, то другой, вдоль корешка на свет смотрит. – Какие-то особливые пасквили? Запрещенные текстики?

– Мои стихи. Старые, – говорю. – Редкие.

– Ах, редкие! – восклицает Кво. – Ну, раз редкие, значит, можно и лягушке в горло стрелу пустить. Кто лягушку-то хватится. А, Александр Сергеевич?

Молчу. Муха подлетает к лампочке, бьется об нее, истерично вибрирует крылышками. Я замечаю по беглому движению глянцевых глаз, что Кви обратил на нее внимание.

Муха звонко побилась о лампочку и стала вниз к столу неровными кругами спускаться.

– Ну, посмотрим, что за стишки, – говорит Кво, а сам пристально за мной наблюдает. Что я делать буду.

Медленно похотливо пальцами раздвигает обложку, запускает их под переплет. Я эту мерзость почти физически ощущаю. Вот-вот раскроет мой заветный томик, а все на меня смотрит: не рыпнуться. Ничего не успею сделать. Откроет раньше времени и пропало наше с тобой дело, Пташка.

Муха прямо у морды Кви пролетает. Он дергает головой, выбрасывает свой скрученный жабий язык и хватает несчастную муху. Пасть захлопывает и сидит с таким озадаченным видом, будто сам этого не ожидал, и это все как-то само собой вышло. А Кво вдруг уже на него глядит со злобой, размахивается и наотмашь его по башке книгой бьет.

Тот весь съеживается. Удар глухой, будто в голове у него встряхнулось все содержимое. Ошалело виновато таращится. Вот сейчас бы с тебя кожу снять, уродец.

– Прости, Кво…

– Майор! Майййййоооор Кво, – яростно дребезжит жаба и с раздражением швыряет томик на стол передо мной. – Майооооор Кво! А ты у меня в болото навсегда сядешь, поэтик! – это он уже мне. – И доказательств не потреееееебуется.

Распаляясь, он все больше тянет в словах прерывистые гласные. Заквакиваешься, жаба, заквакиваешься. Но вот только съехавшего с катушек майора мне не хватала. Нехорошо. Не предсказать, что он выкинет: я весь в его власти сейчас, за ним и закон, а за мной только порядок, и то пока только выдуманный.

– Вы ролями поменялись? Теперь ты плохой? – враг мой мой язык.

Кво за цепь хватается и дергает на себя с остервенением. А я уже рефлекторно сгибаю руку так, чтобы браслет не слетел, и из-за этого со всей дури от рывка прикладываюсь зубами о стол. На нем остаются липкие отпечатки. Боли нет, но я выталкиваю языком три зуба, сплевываю их на стол. Все меньше и меньше зубов. Как же я шпинат буду жевать? Странное слово – шпинат. Откуда я его знаю?

– Ты у меня еще поговори, – немного совладав с собой, цедит Кво.

Тут он достает из кармана сюртуку широкий прозрачный пакет. В нем короткая стрела. Знакомая стрела. Я даже улыбаюсь, как вижу ее: сам выпустил. А лук в канализацию швырнул на выходе.

– Наверное, убили кого-то? – спрашиваю.

Я сама невинность.

– Что-то плохое случилось, господин Кво?

– Попридуривайся мне тут, – тянет губы инспектор. Понемногу возвращает себе самообладание. – Вы, Александр Сергеевич, видимо, недооцениваете серьезность своего положения. Если бы вы просто кого-нибудь шлепнули, мы бы с вами просто подписали тихо-мирно протокольчик, и по сотрудничеству отправили бы вас в теплые края, как перелетную пташку. На пару годков. Почти отпуск. Но тут, понимаете ли, дело для меня щекотливое, – он снова начинает задыхаться от вскипающей в нем ярости, прерывается, чтобы себя успокоить, – щекотливое, потому что личное. Вы изволили вот этот предмет скормить, если позволите так выразиться, моему… и господина Кви, – широким жестом указывает на притихшего напарника, – нашего братца, уважаемого торговца книгами, господина Прррооо, – под конец он все же квакнул и, кажется, сам на себя за это обозлился.

– Но, господин инспектор, позвольте, я ничего не знаю об этом предмете! – стрела заляпала глянцевый пакет изнутри засохшей кровью. Густой красной кровью, и мне на нее почти сладко смотреть.

Кво глубоко печально вздыхает:

– Это очень жаль, Александр Сергеевич, что вы ничего не знаете. Несмотря на глубоко личный характер этого дела, мне бы очень хотелось не выходить за рамки своих должностных обязанностей. Это вопрос моего беспристрастного служения отечеству. А теперь, боюсь, вы меня вынуждаете помочь вам вспомнить. Любыми, подчеркиваю, Александ Сергеевич, любыми доступными мне способами.

Он качает головой. Строение рожи не позволяет ему хмуриться, чтобы изобразить сожаление. На жабьей роже и бровей-то нет, поэтому это покачивание выглядит комично. Я чуть не начал смеяться, наблюдая за шевелением бугристой кожи на покатом лбе, но сдержался.

Я вижу, что мое упрямство приносит ему удовольствие. Повеселю жабку. Только надо жучка найти. В волосах? В одежде? Где-то должен быть. Что-то еще кроме бесполезной цепи, которую я в любой момент скину. Или даже сдерну с лапы жабы, чтобы цепью кого-то из них укокошить. У жаб прочные черепа. Я помню хруст, с которым стрела входила в глотку их братца, вот уж поворот! Хрряк. На самом деле я не имел против