— Что на этот раз, парни? — спросила Рита, прижимая к себе разрумянившегося от бега Тима, который тут же забрался к ней на колени и обнял за шею. Ему месяц назад исполнилось пять, но нежностей он не стеснялся и обнимашки с мамой или папой обожал всей душой. — Облили водой соседей? Оборвали все розы с куста? Или еще что-нибудь похуже?

Тим только фыркнул, но ничего не сказал, а Арсений не на шутку оскорбился.

— Тетя Рита! — возмущенно сказал он, хмуря светлые брови. — Мы же не малыши какие-нибудь!

— Не малыши, — согласился Марк, с улыбкой разглядывая племянника, который был по уши в грязи. — Поэтому и шалости у вас уже более взрослые, чего мы с тетей Ритой как раз и опасаемся. Арс, почему у тебя даже лоб в земле?

— Мы искали кротов, — пояснил Тим.

— Нашли?

— Не-а, но мы еще поищем.

— А к нам тогда чего пришли? — спросила Рита, украдкой вдыхая запах темной макушки сына. Она пахла солнцем, апельсиновым шампунем и еще чем-то неуловимым — сладким, чистым и детским.

— Есть хотим!

— Мы вообще голодные!

— А что хотите?

— Пасту!

— Макароны!

Рита засмеялась и пошла разогревать еду мальчикам, а их самих отправила в ванную — отмываться. Оттуда уже слышались крики, смех и шум воды. А вот итальянская парочка на втором этаже наоборот притихла. Наверное, устали ссориться и перешли к более интересным делам.

Как же хорошо, когда у тебя такая большая прекрасная семья. Как же хорошо, что четыре с половиной года назад они с Марком решились усыновить ребенка. Специально остались на год в России, прошли школу приемных родителей и стали искать малыша.

Когда сотрудница опеки спросила, кого они хотят: мальчика или девочку, Рита с Марком ответили, что им все равно. Хотя, конечно, лучше, чтобы ребенок был до года.

— Вам важна славянская внешность? — задала она еще один вопрос.

Рита с Марком растерялись. Они никогда об этом не думали, но, коротко посовещавшись, решили, что нет. Не важна.

Сотрудница опеки показала им в телефоне фотографии очень смуглого черноволосого малыша, сказала, что ему шесть месяцев и что русские родители смотрят его, но отказываются из-за того, что внешность уж слишком восточная. А так он очень хороший, здоровенький.

— А можно познакомиться? — спросил Марк. — Сегодня, если вы не против.

Сегодня, конечно же, не получилось, но через три дня они наконец смогли посмотреть на малыша.

В Доме ребенка их отвели к кроватке, где лежал маленький кулечек. У кулечка были очень серьезные и очень темные глаза с такими длинными ресницами, что они казались нелепыми на таком крошечном лице.

Мальчика звали Тимур.

Рита пристально смотрела на него, ожидая какого-то знака. Ну чтобы в сердце екнуло или случился внезапный приступ любви. Ну хоть что-то! Но ничего не было. Ребенок как ребенок. Смуглый, серьезный, щекастенький.

Марк рассматривал Тимура и тоже явно ощущал себя не в своей тарелке. Это было так странно — стоять и выбирать себе ребёнка. Вот так, за пару минут, принять решение, которое определит всю твою дальнейшую жизнь.

— Он…ну, нормальный такой, да? — неловко сказал Марк.

— Да, — кивнула Рита. А потом подумала «А почему, собственно, я сомневаюсь?» И сказала: — Я бы взяла.

— Согласен, — серьезно кивнул Марк и еще раз посмотрел на ребенка: — Ну, привет, Тимур! Не против пополнить семью Рихтеров?

Бумажная волокита растянулась на два месяца, только после этого срока они смогли забрать домой своего сына. Уже восьмимесячного. И началось самое сложное время, которое Рита до сих пор вспоминала с содроганием.

Вроде бы вот оно, долгожданное счастье — малыш в их доме, а радости нет, потому что на тот момент они были друг другу никто. Ни они не любили ребенка, ни ребенок не любил их. И если с Марком у Тимура более-менее наладился контакт, то Риту он, казалось, просто не выносил. Примерно через пару недель он стал паниковать, когда она брала его на руки, зажимался и напрягался, когда пыталась его обнять. Рита была в таком диком отчаянии, что иногда в ее голову закрадывались ужасные мысли: взять и отдать ребенка обратно. Ну не сошлись характерами, не нравится она Тимуру — что тут сделаешь?

Ее полную беспомощность и ужас заметил Марк и почти насильно отвел к психологу.

— Он не любит меня, боится, — рассказывала Рита на приеме. — Я не знаю, почему! Я ему никогда ничего плохого не делала, даже голос старалась не повышать.

— Маргарита, вы понимаете, что ваш сын восемь месяцев жил без своего главного взрослого, которому он мог бы доверять? — спросила пожилая психолог и вздохнула, поправив очки в нелепой оправе. — Сначала его оставила мама, а потом о нем заботились только чужие люди. Только представьте: каждый раз его трогали и брали на руки разные взрослые. И тут вдруг вы. Только вы берете его на руки, только вы о нем заботитесь…Понятное дело, что ему страшно. Он очень не хочет к вам привязываться, потому что боится, что вы его бросите.

Рите стало стыдно, потому что она вспомнила свои ужасные мысли о том, чтобы вернуть Тима в детский дом. И ей стало очень-очень жаль их маленького восточного принца с вечно серьезными темными глазами.

— Я не брошу его, — хрипло возразила она психологу.

— Он должен в это поверить. Не торопите его. Дайте время.

Рита молча кивнула. И с тех пор больше не жаловалась. Терпеливо гладила по спинке напряженное тельце, часами сидела у кроватки, рассказывала сказки и пела песни, пыталась понять, что Тимуру больше нравится из еды, придумывала игры, в половину из которых он отказывался играть. Было дико тяжело, но от того, что Рита понимала: это не навсегда, и от того, что была невероятная поддержка от Марка, у нее находились силы продолжать эту борьбу.

День, когда они преодолели этот рубеж, Рита помнила до сих пор. Тиму ночью что-то приснилось, он заплакал, и Рита подхватилась, побежала к кроватке и, помня, как он боялся идти к ней на руки, стала привычно успокаивать, стоя рядом и поглаживая по дрожащим плечикам. И тут вдруг он поднял голову и, всхлипывая, потянулся к Рите ручками. А когда она, боясь спугнуть этот порыв, осторожно взяла Тима на руки, он прижался к ней горячим и мокрым от слез личиком и обнял.

— Сынок, — шептала Рита, чувствуя, как ее захлестывает любовью такой силы, что даже страшно. — Сынок мой. Тимочка, солнышко… Сыночек.

Когда Тиму исполнилось полтора года, он сказал «мама». «Папа» сказал через месяц. Они с Марком так сильно его любили, что было непонятно, как они вообще жили без него и где этот мальчик был раньше. Рита была искренне убеждена, что Тим лучший. Нет, Арсик тоже замечательный, но — по большому секрету, Марк, только Марте не говори! — наш Тим лучше.

— Почему? — смеялся Марк.

— Он очень умный! И еще он добрый. И очень красивый! Невероятно милый! Вот правда, я не видела ребенка красивее.