— И как только все уладите, заходите ко мне, расскажите поподробнее. А я позвоню полковнику Силиню, это мой приятель, попрошу принять все возможные меры.

— Спасибо, — сказала Эдите. Такой предупредительности от старика она не ожидала.

— И не отчаивайтесь, Эдите, — добавил Новадниек, заканчивая разговор. Аппетит пропал, он отодвинул чашку с кофе, бутерброд с помидором, бутерброд с сыром. Жена сгорала от любопытства.

— Что она тебе сказала? Что там у нее?

— Просто немыслимо, — проговорил Новадниек, — что подобные вещи случаются в наше время. Пропал человек! Да возможно ли такое?

Новадниек был из той породы начальников, которые пальцем не двинут, чтобы помочь своим подчиненным уладить те или иные бытовые неурядицы. Ему было безразлично, сыты ли его подопечные, одеты, обуты, — лишь бы работа не страдала.

Новадниек был абсолютно равнодушен к житейским нуждам сотрудников, семейному бюджету, устройству детей в детский сад. По отношению к подчиненным Новадниек был тверд как кремень, и, зная характер начальника, позвонить ему в такую рань было чуть ли не геройством. Его боялись и в то же время уважали, а это было как раз то, чего он сам желал и ждал от подчиненных.

Но стоило кому-то из сотрудников обратиться к Новадниеку за помощью по части сугубо личных, более того, интимных дел, тут в Новадниеке разгоралось любопытство и желание помочь, причем нередко его помощь оказывалась действенной. И теперь, предполагая в исчезновении Берза интимные причины, он тотчас позвонил полковнику Силиню.

— Тут или убийство с целью ограбления, — сказал Новадниек, — и тогда горю не поможешь, хоть это и больше в твоей компетенции. Или он сбежал с какой-нибудь красоткой, что вероятней. В таком случае постарайся поскорей разыскать его, потому как моя лучшая сотрудница потеряла покой, от чего страдает дело.

Тем временем Эдите Берза из таксофона на почтамте обзвонила все упомянутые Новадниеком города, где у Эдмунда были друзья. И все впустую: Эдмунда нигде не оказалось.

В девять часов пять минут Эдите уже сидела напротив Валдиса Струги, разглядывая его маловыразительное лицо, серые глаза, слушая, как он бесстрастно диктует в телефонную трубку:

— Болотного цвета легковой автомобиль, «Москвич-412», последней модели, номер? — И Струга повернулся к Эдите.

Она назвала номер, Струга повторил его в трубку.

Тут зазвонил второй телефон, и Струга прижал трубку к свободному уху.

— Да, товарищ полковник! — сказал он во вторую трубку. — Она сейчас у меня. Доложу, вам, как только что-то прояснится. В данный момент составляется анкета.

Струга повесил трубку, его лицо обрело выразительность, но то была чисто служебная выразительность. Его подгоняли, это ему не нравилось, его раздражали всякие понукания, протежирования и тому подобное. Но с этим приходилось мириться.

— Номер шасси, номер мотора, — проговорил он. — Впрочем, этого вы не знаете?

— Не знаю.

— Выясним в автоинспекции.

Уже были получены справки из морга, травматологической поликлиники. Просмотрен список задержанных лиц. И никаких следов Эдмунда Берза.

Анкета составлялась долго и утомительно.

— Рост?

— Метр восемьдесят.

— Вес?

— Семьдесят три килограмма.

— Цвет волос?

— Белесые.

— Глаза?

— Серые.

— Брови?

— Прямые, скорее светлые.

— Нос?

— Прямой, слегка вздернутый, немного скошен вправо, щеки впалые, рот — средней величины. Губы — полные, уши — обычные, средней величины.

Заурядный тип, про себя подумал Струга, продолжая делать отметки. Такой же заурядный, как я. И вес и рост совпадают. А вслух сказал:

— Прошу вас ответить как можно точнее, это особенно важно при опознании.

— Как вы сказали? — Эдите встревожило слово «опознание».

— Не думаю, что дело дойдет до этого, — словно извиняясь, поспешил добавить Струга. Словечко выскочило помимо воли. — Но как раз эти мелочи для нас много значат. Какие у него зубы? Есть ли вставные?

Теперь Струга убедился, что сидевшая перед ним женщина чувствительна по натуре. В разговоре с ней придется выбирать слова, а то, чего доброго, ударится в слезы. Струга избегал говорить «был». Более обнадеживающе звучали глагольные формы настоящего времени. Для нее он по-прежнему «есть», а не «был».

— Зубы? Две золотые коронки с правой стороны. Два передних зуба с пломбой.

— Где золотые коронки? Нельзя ли уточнить?

«Господи, да когда же этому придет конец, — подумала Эдите. — Вместо того чтобы сразу приняться за розыск, он изводит кипы бумаги. Но, должно быть, так нужно». Она напрягла память и сказала:

— Золотая коронка на малом коренном зубе с правой стороны, дальше — искусственный зуб, затем — опять коронка. И еще один вставной. Все с правой стороны.

— Шрамы? Есть у него какие-нибудь шрамы?

— На правой руке, у самого предплечья, есть один шрам.

— Так, особые приметы, — как бы про себя обронил Струга. — А как велик этот шрам?

— В ширину ладони. Потом еще на правой стороне живота, внизу, одним словом там, где остается рубец после операции аппендицита.

Струга с известной долей симпатии посмотрел на женщину.

Она отвечала толково, сразу схватывая то, что от нее требовалось. А такое случалось не часто.

— Операция была давно?

— Девять лет назад.

— Пальцы все целы?

— Пальцы у него все целы. Только во всю длину мизинца на левой руке зубчатый шрам.

— Ну, так! Теперь скажите, какими болезнями он болел? Страдал ли от каких-либо хронических недомоганий?

Эдите задумалась. Она колебалась, представит ли интерес подобный пустяк для милиции.

— У моего мужа подагра, — наконец сказала она.

— Как — подагра? — встрепенулся Струга.

Болезни имели громадное значение. Иной раз труп находили изуродованным до неузнаваемости, но следы, оставленные болезнью, по-прежнему были на нем.

Струга в свое время разыскивал сердечников, разыскивал он неврастеников и психопатов, ревматиков с отложением солей в суставах, разыскивал людей с язвой в желудке, с камнями в печени, разыскивал страдающих геморроем и диабетом, гнался по пятам за морфинистами и венериками, отыскивал пораженных экземой и раком. У каждого рано или поздно заводится своя болезнь, и человек носит ее при себе усерднее, чем