Шрифт:
Закладка:
Эдите не верила, что Эдмунд с другой женщиной. Тогда бы он явился на работу. В свое время они оговорили такую возможность. Уж конечно, он, верный данному слову, обо всем бы рассказал без утайки, чтобы избавить ее от лишних волнений и тревог.
Ночью ей не спалось. Едва уснув, проснулась оттого, что провалилась в какую-то яму, а задремав, увидела во сне больничный коридор.
Серые прямоугольники света ложились на бетонный пол коридора, где шлепанцы больных за долгие годы протоптали неровные борозды, колеи, щербины. Совсем как слаломная трасса на склоне горы, когда глядишь на нее с самолета. По коридору гулял сладковатый запах пропитавшихся йодом халатов и ватных одеял. Пахло потом, мочой, карболкой. И еще — влажным гипсом.
Шуршали накрахмаленные халаты сестер, санитаров, кативших тележку с больным. Резиновые шины мягко пружинили на неровностях пола. Эдите не успела разглядеть, кого провезли на тележке. Но везли из операционной. Эдите проснулась.
К чему бы это? Ей хотелось объяснить увиденный сон, хотя Эдите по натуре была далеко не суеверна.
Она опять закрыла глаза и увидела гору, сверкавший на солнце снег, ощутила головокружительную скорость и отрезвляющую крутизну склона, увидела и других лыжников, разноцветной вереницей несущихся вниз, услышала, как высвистывают лыжи на поворотах. Она только-только начинала спуск, в местах пологих выписывая безупречные дуги, ровные, красивые, на кручах же частила «гирляндой». Ноги принимали на себя толчки, когда лыжи, слетая с укатанных бугорков, плюхались в снег.
Гора производила неизгладимое впечатление — заснеженной вершиной подпирала облака, зубчатыми скатами срывалась в долину.
Эдите удивлялась, куда девался Эдмунд, при спусках он всегда шел впереди.
Ах, да, Эдмунд разговаривает с хозяйкой, у которой они снимали койки. Хозяйка рассказывала своим приятным мягким голосом:
— Что ни сезон — на горе три трупа. Должна предупредить, в этом сезоне два уже были, дело за третьим. Имейте это в виду. Не летите очертя голову. Обычно бывает так: двое съезжают с двух разных сторон, наперерез друг другу, ну, и сшибаются, и тот, у кого скорость больше, убивает того, у кого скорость меньше. И что ни сезон — двадцать девять винтообразных переломов. Очень трудно заживают. В этом сезоне двадцать семь переломов уже было, еще два на очереди, имейте это в виду. И каждый день по два вывиха. По субботам, воскресеньям, когда народу собирается побольше, три случая вывихов, а то и все четыре. А вообще-то, разве ж это много для такой горы, для сотен лыжников.
Эдмунд со всей серьезностью отвечал хозяйке:
— Антонина Петровна, в будущем сезоне народу прибудет. Все надежды по части жилья возлагаем на частный сектор. Было бы неплохо устроить койки в два этажа. Хотите? Я спроектирую! Поставим подпорки, сколотим нары, и полтора рубля в сутки с человека обеспечено, ведь у вас, помимо всего прочего, имеется еще и ватерклозет.
— Да, — не без гордости отозвалась хозяйка, — у меня ватерклозет. И очень удобный, на крюке всегда тряпочка, в случае чего крышку можно вытереть. Тряпочку меняю каждый день. Оправились — спустили воду. Бумагу в толчок попрошу не бросать. Рядом корзинка, ежедневно опорожняется. Может случиться, спустите воду, что-нибудь да останется, так за ванной стоит горшок, наполните под краном, потом плесните — и опять чистота и порядок.
Эдите рассмеялась во сне. В двух комнатах хозяйка умудрялась разместить девять человек, а сама с детьми и мужем в разгар сезона ютилась на кухне. Эдмунд был самым отзывчивым ее собеседником, и хозяйка, проникшись к нему доверием, сообщила под большим секретом:
— В ванну можно напустить и теплой воды. Правда, сначала придется отключить на кухне электричество, иначе током убьет, потом заверните маленький краник, а большой откройте. Когда внутри забулькает, опустите книзу эту ручку, и вода пойдет.
— За это я вам буду платить рубль пятьдесят пять копеек в сутки! — весело заметил Эдмунд.
Нет, нет, ничего с ним не случится, в полудреме подумала Эдите. Слишком хорошо он разбирается в людях, в решающий момент сумеет ввернуть нужное словцо. А уж там заговорит любого злодея. Ему всегда везет. Везет в горах, повезет и теперь, твердила она как заклинание. Даже ослик его слушался.
В поселке из-под снега обнажались кучи мусора, весна снимала с земли белое покрывало. Ослы лизали разбросанные повсюду консервные банки, а один, самый упрямый, мог часами стоять посреди дороги, задерживая автомобили. Эдмунд раздобыл масляную краску и написал на ослином боку: «ГАИ».
Но даже в ГАИ не смогли сказать ничего определенного, подумала она, продолжая подниматься на подъемнике. Сняла темные очки, посмотрела на блиставший под солнцем снег. Будто раскаленным оловом заливало глаза. И сквозь опущенные веки она чувствовала слепящий свет.
Может, Эдмунд ничего не видит? Ослеп?
Проснувшись, она подошла к окну. Внизу на перекрестке у трамвайных путей работали сварщики. Вспышки света долетали до третьего этажа. Эдите задернула шторы, опять легла.
Утром, в восемь, с больной головой и сумятицей в мыслях она позвонила своему начальнику.
— Кто это? — спросил Юлий Новадниек, надкусив бутерброд с колбасой.
— Эдите Берза. Влюбилась в тебя, не иначе. Второе утро подряд трезвонит. — И жена протянула Новадниеку трубку.
— Да, слушаю, — немного погодя заговорил Новадниек, прожевав колбасу.
— Я сегодня утром не смогу быть на работе, — сообщила Эдите.
— Как это — не сможете! Эдите, я вас не узнаю! Пожалейте меня, старика! Сохраните хотя бы иллюзию вашей былой пунктуальности. Да что там у вас, в конце концов?
— Пропал муж. Пойду заявлю в милицию. Уехал на машине и не вернулся.
— Что вы говорите? Пропал! Давно ли?
— Третьего дня.
— Только-то! Может, он у родственников?
— Нет.
— Будем надеяться на лучшее. А не решил ли он проветриться, пошалить немного, а? Но в милицию сходите, обязательно сходите. Можете весь день быть свободны, раз такое дело. И обзвоните всех друзей в Таллине, Вильнюсе, Москве. Я и сам однажды сбежал на неделю. С женой поругался. Впрочем, вы-то как будто не ссоритесь?
