истолкование всего перечисленного нисколько не лишает архетипы ценности, наоборот, помогает не только ощутить их колоссальное значение, но и постичь его, хотя бы частично. Эти мощные проекции позволяют католику совместить с осязаемой действительностью значительную часть своего коллективного бессознательного. Ему не нужно искать авторитет, высшую силу, откровение, не нужно жаждать соединения с вечным и непреходящим. Все это уже ему доступно: в святая святых любого алтаря для него живет воплощение Господа. Удел поисков назначен протестанту и иудею; первый сам, так сказать, разрушил земное тело Божества, а второй ищет, но никак не может найти. Для обоих архетипы, ставшие в католическом мире зримой и живой реальностью, лежат в бессознательном. К сожалению, я не могу здесь углубляться далее в рассмотрение поразительных различий в отношении к бессознательному в нашей культуре, отмечу лишь, что этот вопрос – один из величайших среди тех, что стоят перед человечеством.

[339] Почему так мгновенно становится понятным, если мы примем, что бессознательное как совокупность всех архетипов есть вместилище всякого человеческого опыта с отдаленнейших времен. Но это не мертвый запас, не заброшенные развалины, а живая система реакций и отношений, которая определяет жизнь индивидуума – исподволь, а потому намного более действенно. При этом бессознательное – вовсе не какой-то гигантский исторический предрассудок, так сказать, не какое-то априорное историческое условие; это также источник инстинктов, ведь архетипы суть не что иное, как формы, принимаемые инстинктами. А жизненный источник инстинкта питает, в свою очередь, все творческое, и, следовательно, бессознательное не просто обусловлено исторически, но является главным источником творческого порыва. Оно подобно самой Природе, которая, безусловно, чрезвычайно консервативна, однако преодолевает собственную историческую обусловленность своими актами творения. Поэтому неудивительно, что человечество всегда задавалось насущным вопросом, как наилучшим образом адаптироваться к этим невидимым детерминантам. Если бы сознание никогда не отделялось от бессознательного – это неизменно повторяющееся событие символически выражают фигуры падших ангелов и истории о своевольных прародителях, – то данная проблема не возникала бы заодно с вопросом о приспособлении к внешним условиям.

[340] Наличие индивидуального сознания позволяет человеку осознавать трудности внутренней и внешней жизни. Мир вокруг дружелюбен или враждебен для дикаря, который к нему присматривается, а влияние бессознательного воспринимается первобытным человеком как противостоящая сила, и с нею нужно искать примирения, как со зримым окружающим миром. Этой цели служат бесчисленные магические действия и обряды. На более высокой ступени цивилизации той же цели служат религия и философия. Там, где та или иная система адаптации рушится, начинается общее беспокойство и предпринимаются попытки отыскать новые, более пригодные формы взаимоотношений с бессознательным.

[341] Все это выглядит достаточно отдаленным для современного «просвещенного» взгляда. Когда я рассуждаю об этой далекой области разума, то есть о бессознательном, и сравниваю ее реальность с реальностью зримого мира, то часто сталкиваюсь с недоверчивыми усмешками. Поневоле хочется спросить: сколько людей в нашем цивилизованном мире по-прежнему верят в ману, духов и тому подобное, сколько миллионов человек увлечены «Христианской наукой» или спиритуализмом? Не стану множить этот перечень вопросов. Они призваны лишь проиллюстрировать тот факт, что проблема невидимых психических детерминант до сих пор ожидает своего разрешения.

[342] Коллективное бессознательное содержит в себе все духовное наследие человеческой эволюции, возрождаемое в структуре мозга каждого индивидуума. Сознательный разум есть эфемерное явление, отвечающее за сиюминутные приспособления и ориентацию, отчего его функционирование будет справедливо сравнить с ориентировкой в пространстве. Бессознательное же является источником инстинктивных сил психического, форм и категорий, регулирующих этот процесс, то есть архетипов. Все самые важные идеи и представления человечества восходят к архетипам. В особенности это верно для религиозных представлений, но и основные понятия науки, философии и морали тоже не составляют исключений из этого правила. В своем нынешнем облике они выступают вариантами архетипических представлений, возникших посредством их сознательного применения и адаптации к действительности. Ведь функция сознания заключается не только в восприятии внешнего мира и препровождении оного через врата наших чувств, но и в переводе мира внутри нас в зримую реальность вокруг.

VIII. Теоретические размышления о сущности психического

Впервые опубликовано под названием «Дух психологии» в сборнике «Eranos-Jahrbuch 1946» (Цюрих, 1947). Такое название объяснялось темой конференции – «Дух и природа». Затем статья, переработанная и дополненная, увидела свет под названием «Теоретические размышления о сущности психического: исследования в области архетипов» в сборнике «Von den Wurzeln des Bewusstseins» (Цюрих, 1954).

[На русском языке эта статья ранее выходила под названием «О природе психического». – Ред.]

Теоретические размышления о сущности психического

A. Бессознательное в исторической перспективе

[343] Пожалуй, более отчетливо, чем какая-либо другая наука, психология демонстрирует духовный переход от классической эпохи к современности. История психологии[230] вплоть до семнадцатого столетия представляет собой, по сути, перечисление доктрин, так или иначе затрагивающих душу, но сама душа как объект исследования не сумела утвердиться в этих доктринах. Будучи непосредственно данной в опыте, она казалась настолько хорошо известной всякому мыслителю, что тот нисколько не сомневался в ненужности усвоения любого дальнейшего, тем более объективного опыта. Такое отношение всецело отвергается современной точкой зрения, ведь сегодня мы все полагаем, что нам, помимо и превыше какой бы то ни было субъективной достоверности, необходим объективный опыт – для обоснования положений, притязающих на научность. Несмотря на это, по-прежнему затруднительно, даже в наши дни, последовательно применять чисто эмпирический или феноменологический подход в психологии, поскольку исходное наивное представление, будто душа, непосредственно данная нам в опыте, есть нечто в наибольшей степени познанное, остается одним из наших наиболее глубоко укорененных убеждений. Такого мнения придерживаются все без исключения непосвященные, да и каждый психолог к нему тяготеет, причем не только применительно к субъекту, но и, что гораздо важнее, применительно к объекту. Психолог знает (скорее уверен, что знает), что конкретно происходит в сознании другого человека и что тому нужно на самом деле. Это уверенность опираться не столько на высокомерное пренебрежение различиями, сколько на молчаливое допущение, будто все люди одинаковы. В результате мы бессознательно склонны верить в универсальную ценность субъективного мнения. Я упомянул этот факт лишь затем, чтобы показать, что, несмотря на твердую поступь эмпирического знания в последние три столетия, исходная установка вовсе не исчезла. Она продолжает существовать, и это лишний раз доказывает, сколь затруднителен переход от старой, философской точки зрения к современной, эмпирической.

[344] Естественно, приверженцам старых взглядов никогда не приходило на ум, что их доктрины суть не что иное, как психические феномены, поскольку эти приверженцы исходили из наивного допущения, что с помощью