думаю я. — Искренность выглядит вот так».

— Спасибо. Они публикуют цикл интервью с лауреатами премии Пултона. — Последние слова предназначены исключительно Нику, на лице которого все еще держится идиотская улыбка. — И, конечно, я не возражаю, что вы прочли статью, — говорю я ему, а сама прикидываю, как бы убить Фрэнки, чтобы тот подольше помучился. — С чего бы мне возражать? В конце концов, мы с вами оба, знаете ли, сотрудничаем с лучшим на свете издателем.

Ник поднимает глаза к небу и кладет ладонь на грудь, изображая громадное облегчение. Не понимаю, он надо мной издевается или действительно думает, что выглядит… ну, не знаю… мило?

— Не могу дождаться, когда вы сами прочтете интервью. Оно чудесное! Вы там настоящая, Эмма, ухвачена самая суть! Вам очень понравится.

— Спасибо, Ник, — отвечаю я и поворачиваюсь к Сэму, чтобы полностью переключиться на него. — Что ты тут делаешь? — спрашиваю я его.

— Пришел на презентацию книги. А ты что тут делаешь?

Я смеюсь. Конечно, почему бы ему сюда не прийти? Мы работаем в одной сфере. Просто мне довольно-таки неловко демонстрировать всему миру, насколько близкое у нас знакомство.

— Взять тебе еще бокал вина? Что ты пьешь? — спрашивает Сэм, касаясь моей щеки.

Я отдергиваю голову и тихо прошу:

— Пожалуйста, не надо на людях.

Он дает своей руке упасть вниз и говорит:

— Извини, — как раз в тот момент, когда я краем глаза замечаю ухмылку на губах Ника, который смотрит прямо на нас.

ГЛАВА 25

Когда я просыпаюсь утром в понедельник, мне первым делом приходит в голову, что статья в «Нью-йоркере» вышла практически сразу после моего позорного фиаско в «Вильямс-Сонома», и это очень удачно, даже я сама бы не спланировала лучше. Не знаю, поверил ли Ник в мою басню про бабульку-преследовательницу, но вид у него тогда стал перепуганный, поэтому будем надеяться, что да. Я хихикаю про себя, вообразив, как он станет шарахаться от каждой встречной и поперечной низкорослой старушки. Господи, вот бы он прыгнул в Гудзон, прихватив заодно свой снобизм, псевдоинтеллектуальность и черные водолазки.

«Статья чудесная! Вы там настоящая, Эмма, ухвачена самая суть! Ничего, что я прочел ее заранее?»

Видимо, ему по-настоящему завидно, раз он так запел, демонстрируя фальшивую радость за меня.

Что ж, Ник-Гнойник, придется тебе еще некоторое время повариться в своей зависти. Пусть-ка юного Ника раздавит понимание, что я не только лучше пишу — в конце концов, лишь один из нас получил премию Пултона, и, насколько мне известно, это не он, — но и куда более знаменита. Пусть немножечко подумает об этом, прежде чем прыгнуть в Гудзон.

Я быстро одеваюсь, спускаюсь к газетному киоску и покупаю журнал. Меня чуть-чуть разочаровывает отсутствие на обложке моей фотографии, хоть я и убеждала себя, что ее появление маловероятно.

— Там статья обо мне, — говорю я продавцу, когда он берет у меня мелочь.

— Правда? Вы какая-то знаменитость?

— Да, я Эмма Ферн. — Я похлопываю по журналу. — Взгляните на досуге.

— Непременно! — бодро отвечает он.

Вернувшись за кухонный стол, я пролистываю страницы, пока не нахожу нужную.

«В рамках серии статей о лауреатах премии Пултона: Эмма Ферн, или Не судите о книге по обложке. Автор — Эл Гонски».

Меня потряхивает от предвкушения. Накось выкуси, Ник-Гнойник.

«Мне нужно перечитать „Бегом по высокой траве“».

Хорошая идея, просто отличная, так и скажи своим читателям. Эл. Лишние продажи мне уж точно не помешают.

«Победа этой книги стала неожиданностью, всего лишь вторым случаем в истории, когда престижную награду получил дебютант с первым романом. Я до сих пор помню ощущение открытия, возникшее, когда я впервые ее прочел. Открытия и откровения. Это удивительная, тонко описанная история играет со временем, будто…»

Тут я пропускаю кусок, потому что сама история мне уже известна.

«Однако встреча с Эммой Ферн научила меня, что порой не существует никакой связи между написанием великого романа и способностью его автора выразить себя.

Слушать рассказ госпожи Ферн о ее будущем романе не менее затруднительно, чем вникать в схему метро. И если продолжить аналогию, в обоих случаях невозможно не заблудиться».

Мне приходится перечитать этот абзац, потому что сперва я думаю, что неправильно его поняла. Потом я дочитываю статью до конца, и, сказать по правде, у меня нет никакого желания думать об этом интервью. Ни единого словечка из него помнить не желаю.

Я в ярости. Не то чтобы статья особенно цинична или жестока, просто я в ней выгляжу чуть ли не аутисткой. Мол, мне под силу написать великолепный роман (хоть тут автор статьи отдает мне должное), однако об этом в жизни не догадаешься по беседе со мной. Гонски не углубляется в эту тему, нет, но определенно дает понять, что дела обстоят именно так.

А сентенция про «алтарь самой себе» у меня в кабинете! Только подумайте, они разместили даже фотографию моей пробковой доски! Пожалуй, это самая мерзкая часть во всей статье. Я прекрасно знаю, как выглядят алтари: у моей мамы был такой, посвященный Богородице. Ничего особенного, просто на комоде в спальне стояла статуэтка Девы Марии, на которой висели четки, да пара свечей рядом. При мне мама их не зажигала, но иногда, вернувшись из школы, я чувствовала запах воска. А потом узнала, что так и выглядит алтарь. Тогда как моя пробковая доска со всякими статейками, которым в обед сто лет, и любопытными фактами, слишком короткими для альбома с вырезками, — это никакой не алтарь. Господи помилуй, я же не молюсь перед ней! Разве что перед тем, как усесться за стол, говорю: «Боже, пожалуйста, пошли мне вдохновение», но это ведь не считается?

Но хуже всего тот абзац, где говорится, что я будто бы не расположена обсуждать влияние, которое Беатрис оказала на роман как таковой. Это ранит меня сильнее всего. Я ведь рассказывала Элу про ее влияние, много и подробно, помню как сейчас. И вообще, Беатрис-то кропала криминальные истории, и какое, скажите на милость, тут могло быть «влияние»? Или мне нужно было укокошить в первой главе всех персонажей, а остаток романа выяснять, кто виноват? Может, по мнению Гонски, это принесло бы мне Пултоновскую премию? Читая такой мусор, я совершенно забываю, что роман на самом деле создала Беатрис. Но я ведь написала целую книгу о наших с ней отношениях, чего ему еще надо? Можете назвать меня сумасшедшей, но я рассчитывала, что статья будет обо мне.

Вот в чем проблема с писаками из «Нью-йоркера»: им