Он не стал поднимать ее, просто подошел и сел рядом, еще и по голове погладил, будто ребенка или больную зверюшку. И она совсем позабыла обо всех приличиях, о том, что нельзя, что можно, о том, что давно уже не маленькая — подалась к нему, обхватила его колени, прижалась к ним лицом, размазывая слезы по драгоценному шелку и долго-долго ревела, выплакивая жгущее ее огнем чувство вины, утраты и бесконечного презрения к себе самой.

Мастер не торопил ее, ждал, лишь руки опустил ей на плечи, и от тепла их плакалось легче.

Когда слезы кончились, она не сразу успокоилась, а все вздыхала прерывисто и горько. Боль не ушла до конца, но она смогла наконец мыслить — и еще сильнее сжала в пальцах золотую табличку.

— Вы же хотели, чтобы я выбрала этот путь, правда? — спросила она, едва осмеливаясь поднять на него взгляд.

— Для заклинателя не найти врат более подходящих, — согласился он. — Они могут дать тебе многое, если не побоишься принять свою силу.

— А вы? — спросила она помолчав. — Вы ведь найдете для себя лучший путь?

— Возможно, — ответил он просто и продолжил очень тщательно подбирая слова: — Это лишь один вопрос из многих и далеко не самый сейчас важный. Но по крайней мере за тебя мое сердце будет спокойно.

И она ощутила такое воодушевление, которое, должно быть, испытывают воины, бросающиеся в атаку за своим командиром.

— Мастер, клянусь, вы будете гордиться своей ученицей! — горячо проговорила она, склоняясь в почтительном поклоне — и, бросив последний взгляд на своего слегка изумленного учителя тут же вскочила на ноги и понеслась прочь, желая скорее исполнить задуманное.

— Колючка… — донесся до нее его голос. Не окрик даже, удивленный выдох… Внутри что-то кольнуло и так сильно захотелось обернуться, но она только стиснула сильнее зубы и побежала еще быстрее. Быстрее мысли, быстрее сомнений, быстрее страха, который так и норовил обвить ее холодными липкими щупальцами. И остановилась, лишь когда увидела перед собой высохшие стволы огромных деревьев и табличку «Смерть» над ними.

«Странно», — подумалось ей, пока она смотрела на врата, пытаясь отдышаться, — ведь они и раньше не казались мне уродливыми. Деревья и деревья…'

И грозди пустых коконов не пугали ее до дрожи, как красотку Дин. Глядя на эти оболочки, она скорее думала о том, что те неуклюжие насекомые, которые прятались в них, смогли обрести прекрасные крылья. И она сможет. Должна.

— Владыка, — тихо произнесла она вслух и повторила уже громче: — Владыка Желтого источника, взываю к тебе!

И едва не вскрикнула, когда табличку пополам прочертила пурпурная молния. Страх снова заговорил внутри, призывая одуматься, выбросить проклятое золото и бежать отсюда. Он был убедителен, но она не стала его слушать. Хватит… Один раз она ему уже поддалась, и теперь готова резать и есть собственную плоть, только чтобы исправить содеянное.

Девушка быстро переломила табличку и, стиснув зубы от боли, наблюдала, как та растворяется, оставляя на ее ладони сияющий иероглиф. Потом достала из-за пазухи чудом уцелевшую маленькую флейту-сюнь и взяла несколько пробных нот. Сюнь запел торжественно и нежно. И глубокий его звук, казалось, заполнил все пространство от земли до той странной черноты, которая служила им небом, проник сквозь Тьму и мрак. С ним было не так страшно, и она нашла в себе силы сделать первые несколько шагов. Одинокие еле слышные голоса присоединялись к этой странной песне, готовые следовать за ней куда угодно. Шаг, другой, вот так… И совсем не страшно. Тьма расступалась перед ней, отодвинулась, будто огромная черная ширма, а она все шла даже не видя этого: тот свет, что вел ее, находился внутри нее, и походил на горящие голубым пламенем глаза. Мудрые… Волчьи.

— Здравствуй, дитя!

Она вздрогнула, открыла веки и нашла себя в странном месте, светлом и бескрайнем. Похожим на сон. Только вот именно сейчас ей казалось, что она, наконец, проснулась.

Сотни, тысячи дорог лежали под ее ногами, но это было не важно. Все было не важно, кроме Голоса. Она чувствовала его так, словно сама была флейтой, через которую он пел. И хотела слушать еще и еще, потому и не ответила сразу.

Голос понял, и она услышала тихий смех, приятно щекочущий изнутри и наполнивший ее весельем.

— Тебе придется выбрать, — пояснил ее невидимый собеседник, — хочешь ли ты идти дальше или желаешь родиться заново?

— Дальше, — ответила она быстро.

В чем-чем, а в этом она была совершенно уверенна.

— Смелое дитя, — одобрил Голос. — Тогда тебе придется что-то мне отдать, — и задумался. — Даа… выбор-то не велик. Что желаешь оставить, дитя — свой дар или связь, что существует между тобой и твоим мастером?

Глупый выбор, совсем очевидный. Зачем же нужна ученица без дара? Да и как она тогда исполнит свое обещание? И все равно дышать стало трудно, будто что-то острое под ребра впилось. «Колючка»… — она даже ущипнула себя, чтобы снова не разреветься.

— Дар, — отозвалась она глухо.

— Так тому и быть. Иди, дитя!

Стало так светло, что она почти ослепла и следующий шаг сделала, не видя ничего перед собой. Лопнула внутри какая-то нить. Она охнула, ощущая, как уходит земля из-под ног, как вместо свободы наваливается на нее растерянность и одиночество, как вздрагивает, хватаясь за сердце тот, кто был с ней связан — и рухнула почти с облегчением в объятия обступившей ее тьмы.

Глава 1.17

Господин Синь

— Как поживаешь, старина Синь? — Рэн устроился за соседним столиком, и господин в белом вздохнул тяжко.

Вел северянин себя сегодня странно. То вдруг впадал в задумчивость, то расходился так, что стоило труда не ввязаться с ним в очередную бесполезную перепалку. Он, конечно, научился уже смотреть чуть глубже и знал, что это всего лишь маска, но Рэн, когда ему хотелось, становился до такой степени несносным, что пальцы так и чесались от желания проучить этого невежу как следует.

— Нас становится все меньше и меньше, — печально продолжил он, смотря на пустующее место, где раньше сидела барышня Гуй. — Значит, тем, кто остался, стоит держаться поближе друг к другу, а? Как думаешь?

— Почему бы тебе разнообразия ради не держаться поближе к кому-нибудь другому? — пока еще вежливо предложил Синь.

— Может быть, я по тебе соскучился, — предположил Рэн, лукаво прищурясь. — Всю ночь не спал, так хотелось тебя увидеть, братец.

«Этого еще не хватало».

Господин Синь снова почувствовал, что начинает злиться: неужели нельзя говорить