Шрифт:
Закладка:
Теперь моя очередь. Я начинаю в атмосфере напряженного ожидания. Чувствую, что слушатели оценивают в моей речи каждую запятую. Показываю, один за другим, все каналы распада, которые мы изучили. Это значительно больше, чем то, что показал ATLAS. Показываю, что при больших массах ничего нет, – теперь мы в этом уверены. В области значений ниже 150 ГэВ начинаю с фермионных каналов – когда бозон Хиггса распадается на пару b-кварков и пару тау-лептонов. Это один из самых сложных для исследования каналов среди тех, с которыми нам и коллегам из ATLAS приходилось иметь дело. В течение последних недель мы ценой сверхчеловеческих усилий смогли завершить анализ и обнаружить и тут тоже некоторые признаки бозона Хиггса. Я говорю спокойно и уверенно, оглядывая присутствующих и невольно отмечая сияющую в глазах молодых ученых CMS, сидящих в задних рядах, гордость за свой эксперимент. Когда я показываю, что мы тоже видели избыток событий в трех ключевых каналах, – и прежде всего это относится к уровню 125 ГэВ при распаде на два фотона и четыре лептона, – то слышу, что по залу проходит какое‑то движение, как будто до этого момента никто не решался дышать. В заключительной части своего выступления я, точно опытный анатом, препарирую избыток, который мы только что зарегистрировали: и да, все, что мы видим, согласно интерпретируется как первый сигнал от бозона Хиггса. Тем не менее я осторожен: этот сигнал пока еще недостаточно сильный, чтобы позволить нам сделать окончательный вывод. Надо ждать новых данных, которые мы соберем в 2012 году.
Когда я закончил, зал взорвался бешеными аплодисментами, которые доносились буквально отовсюду и которые, казалось, никогда не стихнут. Всем было понятно: вероятность того, что два эксперимента видят в одной и той же точке одну и ту же статистическую флуктуацию, исключительно низка.
Прямая интернет-трансляция застопорилась в первые же минуты, так что далеко не все желающие смогли подключиться к стримингу, однако на семинаре присутствовало виртуально более 15 000 человек из самых разных стран.
Затем нам с Рольфом и Фабиолой предстояло ответить на вопросы журналистов, и для этого мы прошли в Filtration room[44]– так у нас называют зал для пресс-конференций на двести мест, который расположен в бывшем индустриальном здании, в свое время вмещавшем, в частности, гидротехнические установки системы водоснабжения; сейчас все тут напичкано телекамерами и рабочими станциями, позволяющими быстро передавать материалы в редакции. Журналисты хотели заставить нас воскликнуть: “Да, мы его поймали!” – и пропечатать это в газетах аршинными буквами. Но мы уже отлично научились обходить все расставленные ловушки. У нас есть интригующие указания на то, что вблизи массы в 125 ГэВ что‑то происходит, но пока еще рано делать выводы, надо подождать еще несколько месяцев, и тогда мы все узнаем.
Однако день пока не кончился. Скоро шесть вечера, и мы возвращаемся на шестой этаж главного здания, чтобы все в том же зале ответить на вопросы комитета, ведающего научной политикой ЦЕРН. И еще пару часов мы проводим в спорах с тремя десятками коллег-лучших физиков мира: они обжаривают нас со всех сторон, заваливают вопросами и хотят знать все тайные подробности относительно тех результатов, которые мы только что представили, но мы с Фабиолой не теряемся и держим удар.
Около восьми мы, страшно усталые, садимся вместе с Серджо в машину и едем в городок Эвиан-ле-Бен, где нас уже ждут физики и инженеры LHC. Весь день мы ничего не ели и могли устоять на ногах только благодаря выбросам адреналина. Однако сейчас, в машине, голод атакует, так что мы жадно всматриваемся в созвездия пиццерий и тратторий, выстроившихся вдоль дороги, и мечтаем о тарелках с горячей пастой. Но пока нам все еще не до еды. В 65 километрах от ЦЕРН, в гостинице Эвиана, мы встречаемся со Стивом Майрсом, группа которого на протяжении всего этого необыкновенного года поддерживала ускоритель в настолько безукоризненном состоянии, что мы таки добились желаемого результата. Сейчас члены группы собрались на свое ежегодное выездное совещание: два дня вдали от рутинных дел – ради обмена опытом и обсуждения новых идей, касающихся ускорителя. Они ждали нас уже два часа, и мы не могли к ним не приехать. Давным-давно мы с Фабиолой решили, что, как бы ни трудно нам пришлось днем 13 декабря, вечер мы непременно проведем вместе. Стоило нам войти в зал, как все принялись аплодировать и хлопать нас по плечам; и хотя больше всего нам хотелось поскорее сесть за стол, мы были вынуждены согласиться на то, чтобы в сокращенном виде повторить недавно проведенный нами семинар. Мы могли отказать кому угодно другому – но не им. И вот, рискуя в любой момент лишиться сил, мы открыли свои ноутбуки и целый час давали объяснения и отвечали на вопросы. Когда нас наконец‑то повели ужинать, мы с Фабиолой, прежде чем сесть за стол, задержались на секунду, чтобы взглянуть друг другу в глаза и мысленно сказать: теперь все позади. День прошел удачно. Нам удалось сделать нечто великое, нечто такое, что наверняка нас переживет.
На море в Портовенере
На последний слайд своей презентации к семинару я поместил отличное фото улыбающегося отца. Я посвятил ему свое выступление, потому что знал, как бы он гордился мною, доведись ему присутствовать в зале. Он был на защите моей диссертации в Пизе в 1975‑м, и я до сих пор помню его счастливое лицо. Вот и теперь его глаза сияли бы от радости. И многие из тех коллег, что прислали мне поздравления, отметили мужество и силу воли, которые потребовались мне, чтобы справиться с болью в важнейший момент моей профессиональной жизни.
Через два дня после семинара я поехал в Специю на похороны. Свои пожелания по их поводу отец высказывал неоднократно: он хотел, чтобы его кремировали, а прах высыпали в море.
Отец любил море и привил эту любовь и мне, причем еще когда я был ребенком.
