Глава 49

Имоджен

Я успеваю надеть пальто до того, как возвращаюсь в гостиную. Когда я вхожу, Дэн поднимает голову и хмурится, увидев, что на мне надето.

– Куда ты собралась? – спрашивает он и встает. – Кто звонил?

Я пересказываю телефонный разговор так быстро, как только могу, и в процессе натягиваю сапоги.

– Ты туда собралась?

– Конечно, собралась, – отвечаю я. Он специально притворяется тупым? Он не слышал, что я только что сказала? – Как я могу не поехать?

– Так, давай посмотрим. Одиннадцатилетняя Кэрри Уайт [20] звонит тебе поздно вечером и говорит, что видит, как некий мужчина преследует девушку у нее в голове, и ты считаешь, что тебе необходимо нестись к ней домой? – Дэн хватает меня за руку. – Повторяй за мной: не мой цирк, не мои обезьяны.

Я раздраженно вырываю свою руку.

– Она говорила испуганно, Дэн, и она на улице. А что, если я ей не помогу, и что-то случится? А что, если она не вернется домой, куда-то уйдет и потеряется? Как это все будет выглядеть у меня на работе? И как я сама смогу с этим жить?

– Ладно, – вздыхает Дэн и широкими шагами идет к двери. – Но я поеду с тобой. И каким образом она вообще раздобыла этот номер? Ты ей его давала?

– Понятия не имею, – отвечаю я. – Не от меня. Думаю, что могла найти в интернете или в телефонном справочнике, но я никогда не говорила ей, где мы живем.

Произнося эти слова, я вспоминаю слова Ханны Гилберт и содрогаюсь: «Этой девочке многое известно. Она знает такие вещи, которые знать не должна…»

– Пошли, – зову я, доставая ключи от машины до того, как Дэн начнет со мной спорить или попытается убедить, что ехать не следует. – Если настаиваешь на том, чтобы меня сопровождать, можешь сесть за руль.

Глава 50

Элли

Когда Элли открывает глаза, все ее тело замирает от страха. Она не чувствует ни ног, ни рук; если б она не видела их очертаний в чернильной тьме, то подумала бы, что они отвалились. Она снова плотно зажмуривает глаза, чтобы не видеть образы, которые внезапно заполняют ее сознание, но она не может полностью изгнать их из своей головы. Она также не может заткнуть уши, чтобы не слышать крики, которые эхом отдаются в них. Ее крики? Или чьи-то еще?

Где она? Элли прижимается спиной к чему-то грубому и дрожит от холода. Она шевелит пальцами, пытается их размять. Внезапно они хватаются за мокрую траву, соскальзывают во влажную грязь. Она находится на улице, и когда Элли заставляет себя открыть глаза во второй раз, никаких образов больше нет, их сменил ряд огней из светящихся окон домов. Глаза приспосабливаются к темноте, и Элли понимает, что находится во дворе позади дома своих опекунов. Только она понятия не имеет, как тут оказалась. На ней штаны от спортивного костюма и топик, поверх него не подходящий по размеру худи – все это было на ней, когда она заснула чуть ранее вечером, лежа поверх покрывала. У нее в кармане мобильный телефон. Когда она в последний раз выглядывала из окна своей комнаты, еще только-только начинало темнеть. Вероятно, это было несколько часов назад, но она ничего не помнит о том, что происходило между выглядыванием из окна и этой минутой. В голове чернота. Она с кем-то разговаривала? Элли почти помнит звук своего голоса.

Ей нужно встать и вернуться в дом, где тепло и безопасно, но ноги у нее так замерзли, что ей не собраться с силами, чтобы встать, и, если честно, мотивации спасать себя у нее нет. Элли думает о том, чтобы остаться здесь и позволить себе проскользнуть в ничто. Может, никто не найдет ее, пока не будет слишком поздно, пока ее тело не погрузится в грязь, а душа покинет его. Как раз когда она думает, что хочет именно этого, хочет, чтобы ее существование прекратилось и чтобы уход из этого мира был легким, и собирается лежать здесь, пока все не закончится, она слышит тихий щелчок двери черного хода.

– Элли? – Голос Мэри прорезает тишину, но Элли не отвечает. Ей не спрятаться, Мэри вскоре ее найдет, но, может, этого времени окажется достаточно, чтобы у нее остановилось сердце. Может, Мэри вернется назад в дом, если она ей не ответит. – Элли, что ты здесь делаешь? – Голос Мэри теперь приближается к ней, в нем слышится паника. Она опускается на корточки рядом с Элли и кладет теплую кисть ей на руку. Элли поворачивает голову и смотрит на Мэри. – Что происходит? Что случилось?

– Не знаю, – шепчет Элли, у нее дерет горло от усилий, которых требует речь. – Не знаю, Мэри. – Из горла вырывается всхлип. – Я не знаю, почему пришла сюда. Я не помню. Мне страшно.

Мэри обнимает ее обеими руками и притягивает к себе.

– Пойдем со мной? Нужно вернуться в дом, пока ты не подхватила воспаление легких.

– Я хочу остаться здесь. За мной придут мои мама и папа. Они сказали мне, чтобы я ждала их здесь. Если я уйду, они могут и не найти меня.

Даже в темноте Элли видит, что Мэри в тупике. Она не понимает, и Элли ее не винит. Как она может понять, если ее родители здесь, в жизни у нее все идет так, как надо, все там, где и должно быть.

– Послушай, тебе нужно вернуться в дом. Твои мама и папа… – Мэри запинается. – Они все равно будут знать, где ты. Помнишь? Они теперь постоянно могут тебя видеть. А если ты останешься здесь, мне придется сходить за моей мамой, а она, вероятно, отвезет тебя в больницу. Ты же не хочешь этого, Элли? Не хочешь в больницу?

Элли качает головой. Она провела достаточно времени в больнице после пожара, чтобы постараться больше никогда в жизни, до самой смерти не попадать ни в какие больницы.

– Не нужно говорить твоей маме, – шепчет Элли. – Возвращайся в кровать и забудь, что ты меня видела. Оставь меня здесь, Мэри. Я не боюсь. И тебе не нужно чувствовать себя виноватой – я хочу этого.

Мэри встает, и на секунду душа Элли ликует. Мэри понимает! Элли закрывает глаза и снова сползает вниз, прижимаясь спиной к стволу дерева, пока не слышит, как Мэри говорит:

– Я иду за мамой.

– Нет! – Глаза у Элли