Ханна отводит в сторону черный мусорный пакет, который приклеен к разбитому окну скотчем. Кусок скотча оторвался из-за порывов ветра и бьется о грязный, когда-то белый пластиковый подоконник. Ханна заглядывает в темную комнату. Когда она впервые пришла сюда, то поставила ногу на кусок разбитой водосточной трубы, оперлась на нее и залезла на подоконник. Она боялась, что подоконник треснет, она сломает ногу, или, что еще хуже, ее найдут застрявшей в окне, с одной ногой внутри комнаты и второй снаружи, напоминающей гротескную балерину. Теперь Ханна уже набралась большого опыта, и даже при скользком от дождя и грязи подоконнике умудряется подтянуться и перебраться в комнату, почти не прилагая усилий. Один раз у нее проскользнула нога, и она очень сильно ударилась коленом о раму. Теперь Ханна морщится при одном воспоминании об острой боли, за которой последовала тупая ноющая боль, которая мучила ее много дней. С другой стороны окна стоит пыльный пуфик – идея поставить его там появилась после того, как ей в первый раз пришлось спрыгивать с подоконника на пол. Здесь вообще многое появилось путем проб и ошибок. Сейчас она чувствует облегчение, когда ее ступня касается пуфика. Еще одно усилие – она перекидывает вторую ногу через подоконник, а затем спускается на пол.

Но есть и то, к чему Ханна так и не смогла приспособиться во время этих ночных встреч, – это абсолютная темнота, которая встречает ее в заброшенной квартире. Если Эван приходит раньше нее, то обычно включает светодиодные свечи на батарейках, которые расставлены так, чтобы осветить путь. Но если первой приходит она, то включает фонарик. Она приносит с собой самый яркий из имеющихся дома. Сегодня как раз такая ночь, и она включает фонарик и обводит им помещение в поисках светодиодных свечей. Ханна включает их одну за другой и с любовью вспоминает, как подшучивала над разумным подходом Эвана к освещению с соблюдением требований пожарной безопасности. Но когда Эван их включил и они замерцали, как настоящие свечи, она признала, что получилось романтично. Однако теперь, к ее большому раздражению, работали только три из десяти.

– Черт, – бормочет она себе под нос, вся сентиментальность испарилась. Ну, в любом случае Эван придет с фонариком, а если освещение наверху работает, то Ханне без разницы, освещен путь здесь или нет.

Когда Эван впервые показал ей заброшенный многоквартирный дом, на Ханну произвела впечатление его смелость, да еще и немного удивила. Она едва ли ожидала чего-то настолько нестандартного от робкого неуклюжего учителя математики. Его глаза горели, когда он рассказывал ей, как этому дому вынесли приговор и всех жильцов выселили за одну ночь. Большинству было некуда идти и, соответственно, невозможно перевезти куда-то или отправить на хранение свои вещи. И теперь здесь стоит эта «Мария Целеста» [18], мрачное и зловещее напоминание о жизни, которую люди вели в этом маленьком, похожем на трущобы здании.

Ханна идет к двери комнаты, ругаясь себе под нос, когда задевает ногой кружку, оставленную на полу рядом с диваном. Кружка катится по покрытому ламинатом полу. В тишине звук кажется грохотом.

Ханна подпрыгивает, услышав какой-то глухой удар в коридоре.

– Эван? – Ханна стоит в дверном проеме квартиры. Ей не хочется выходить на холодную пустую лестницу. Она смотрит вверх. – Эй, привет!

По лестничному пролету эхом проносится звук еще одного, более тихого глухого удара, вроде бы так закрывается дверь. Значит, он здесь. Ханна хмурится. Эван никогда не казался ей человеком, любящим играть в игры, но, с другой стороны, она также никогда не думала, что он занимается обследованием заброшенных зданий.

– Идиот, – бормочет она себе под нос, но быстро улыбается и направляется к лестнице.

Большинство дверей в другие квартиры все еще заперты, хотя одна или две открыты – замки выбила местная молодежь, чтобы устраивать вечеринки, а судя по тому, что валяется на полу, тут балуются всякими веществами. Именно поэтому они с Эваном используют одну из квартир на верхнем этаже – никто больше просто не станет так высоко подниматься. Однажды, когда они находились в квартире, услышали, как группа детей лезет в дом через то же окно, которым они сами воспользовались час назад. Они замерли на местах от страха – если б их тут обнаружили, на кон было бы поставлено не только чувство собственного достоинства. Мисс Гилберт и мистер Эван прячутся в заброшенном многоквартирном доме? Ханна содрогнулась при мысли о городской сплетне, которая тут же возникла бы в таком небольшом и сплоченном сообществе, как их город. Они оба потеряли бы работу, и, вероятно, их супруги развелись бы с ними. Им тогда пришлось ждать два часа, пока дети (она узнала многие голоса) шумели все больше, а в один момент отправились исследовать квартиру прямо под той, в которой находились они. Эван не исключал, что придется выброситься из окна – для него это было предпочтительнее обнаружения.

Выход на лестницу по ощущениям напоминает проход сквозь стену льда. Как так может быть, что внутри холоднее, чем снаружи? Здесь не такая густая тьма – проникает лунный свет, и в этих полосках на стене виднеется пыль. Ханна поднимается по лестнице, и тьма становится гуще с каждым пролетом.

У нее перехватывает дыхание, когда она слышит звук шагов на ступенях прямо над собой.

– Хватит дурить, Эван, – кричит она в тишину. – Я уже готова развернуться и идти домой.

Она надеется, что говорит уверенно, словно именно это и имеет в виду, даже если это не так. Ханна слышит звук, напоминающий хихиканье или фырканье, может, даже покашливание, и останавливается впервые после того, как залезла в окно. А если наверху не Эван? Что, если такое поведение кажется ей непохожим на него, потому что это не он? В конце-то концов, светодиодные свечи не горели, и теперь, на самом деле задумавшись о происходящем, она понимает, что не хватает и другого. Запаха Эвана. В этих пыльных, заплесневевших и затхлых коридорах запах Эвана, когда он здесь находится, заполняет каждый дюйм, указывает на путь, которым он прошел. Словно след из хлебных крошек. Сегодня вечером Ханна вообще не улавливает его запах.

– Эван? – Ее голос напоминает скорее громкий шепот, чем крик. Ответом ей служит тишина, и она ощупью находит перила, чтобы спуститься, но как только она поворачивается, сверху слышится четкий голос, который повторяет эхом:

– Ханна.

Она замирает на