Шрифт:
Закладка:
С ней очень просто дышать полной грудью, она словно не сковывает его своим мнением и взглядом. Даже при том, что они только присматриваются друг к другу. Стрелецкий, конечно, уже на полном серьёзе обдумывал тот факт, что она ездила с ним чуть ли не за пределы области, но спешить всё равно не хотел. Спешка была стилем его жизни, не более, но в то же время обдумывать адекватно стоило, иначе всё могло закончится плохо. Она была какой-то не такой, как все. Уникальной, незабываемой в своей природе. Даже сейчас, с лёгкой подводкой ресниц, она запоминалась этим взглядом, жестами, самими своими словами.
— Прости, что затянул тебя во всё это, — он снимает шлем, тут же поворачиваясь к ней, пока Ада справлялась со своим.
— Оо, ты мне такой опыт дал, знаешь ли, — француженка тихо смеётся. — Это просто… безумство и сумасшествие. Тебе не страшно? — её губы расплываются в улыбке, когда пальцы отдают ему шлем и скользят в карманы толстовки, а взгляд пересекается с его глазами, — потому что даже мне стало страшно.
Стоит только вспомнить рычащий гул мотора, визги вокруг, крики и суету, как сладкая истома разливается по телу. Могла ли Ада подумать, что когда нибудь её занесёт в такое место? Что бы сказал на это брат? А как долго бы отчитывал её отец, говоря о злополучном контингенте этих мест? Не столь важно. После таких эмоций, просто закрыть глаза и заснуть было невозможным.
— Страшно, — он ухмыляется, замечая её взгляд.
Как бы сильно не храбрились мужчины, не били себя руками в грудь, не скалились на краю обрывов, им тоже страшно. Как бы сильно не забивали себе под рёбра это чувство, оно всё равно оставалось. Это естественная защитная функция организма, который не хочет умирать такими глупыми смертями, какие может подобрать себе человек по глупости. Илья бросает беглый взгляд на дома, возвращает обратно и перестаёт улыбаться, хотя глаза всё равно сверкают позитивным настроем.
— Но в этом и заключается основной смысл. После этого как никогда чувствуешь себя живым.
Человек, что хоть раз побывал на грани, чувствует к жизни особенную любовь. Это признательность себе и окружению за право существовать. За возможность дышать полной грудью. Такое познают только те, кто боролся, кто знает цену, которую можно заплатить в случае поражения. Такие не сдаются.
Адалин поджимает губы, слушает его слишком внимательно, кивает, отводит глаза и думает-думает-думает. Это кажется правильным и неправильным одновременно. Она снова вдыхает, её лёгкие раскрываются, принимая в себя живительный кислород — всё тоже самое, что было с Дафной. Адалин не думает о последствиях, а просто живёт, получается удовольствие от жизни и оставляет позади себя то, что когда-то тяготило её. Редко встречались люди, которые за секунды проникали в нашу жизнь настолько глубоко и плотно, что без них ты уже перестаёшь признавать своё существовании. Так было с Дафной. Так было и с Ильёй.
Вуд вдруг ловит себя на мысли, что всегда вела себя с Илья так, как чувствовала. Не придерживалась никаких правил. С ним это почему-то было так глупо. С ним, наоборот, хотелось быть максимальной искренней в своих чувствах и действиях. Чувства дают людям приземлённости — они дают им смысл жизни, цель. Дают им саму жизнь, в то время, как так же легко могут стать причиной смерти.
Следуя этому непонятному порыву, Адалин в несколько шагов настигает Стрелецкого, обхватывая ладонями его лицо. И целует. Снова, потому что это какая-то зависимость от его тепла, от его запаха рядом. Потому что ей просто нравится касаться его кожи, скользить губами по его губам. Потому что это чувство делает её живой. Отец говорил, что любовь, влюблённость, дружба — отвлекающий от жизни фактор, но Адалин знала, насколько он был не прав. Эти чувства не отвлекают — они помогают.
— Знаешь, — Адалин чуть щурит глаза, тихо шепчет эти слова, отстраняясь от него. — Спасибо тебе. Это странно, благодарить за чувства и эмоции, но… мне кажется, я просто была обязана сказать тебе это. Последние несколько лет в моей жизни этого точно не хватало.
Она отстраняется, с неохотой расставаясь с теплом от его тела, с горьким запахом сигарет и свежести еловых веток. Но, пожалуй, довольная как никогда. Илья сам отпускается её с ленностью, последний раз скользя пальцами по ткани её толстовки на талии. Он не сводит с неё своего лукавого, блестящего пасмурным небом взгляда.
— Знаешь, обычно девушки благодарят меня не за это. Ну… или не благодарят вовсе, — с его губ срывается несдержанный смешок, но Стрелецкий тут же жмёт губы. — Пожалуй, тогда мне стоит поблагодарить тебя за то, что ты напоминаешь мне о том, почему я завязал с гонками? Но тебе стоило бы поторопиться, и побыстрее оказаться в квартире. Не хочу отвечать перед Женей за то, что украл тебя и вернул только под утро. Доброй ночи, Адалин.
Он провожает её глазами, пока хрупкий силуэт скроется там, во дворике здания, а затем снова взбирается на свой мотоцикл, чтобы тоже отправиться домой. Илья мог бы отправиться дальше, встречать рассвет на набережной или куда-нибудь ещё. Так много мест требовали его внимания, но сил не осталось. Стрелецкий впервые за долгое время ощущал, как слипаются его глаза. Приходилось сбавлять скорость, сдерживать эмоции и экономить тот слабый остаток сил, что у него ещё остался. В следующий раз. Это звучало так, будто она уже была готова вплыть в этот раз со всей своей французской очаровательностью. И это завораживало. Мерцало ещё желтеющими огоньками светофоров перед глазами.
В квартире он первым делом проверил Аню, которая развалилась на своей кровати, скрутив одеяло в жгут в своих ногах, запуталась в коротких чёрных волосах — что делало её похожей на девочку из “звонка”. Сестра спала и видела десятый сон, а через пару часов он избежит расспросов, этих многозначительных взглядов и поигрываний бровями. По крайне мере, он может припугнуть её тем, что расскажет всем, что она храпит во сне.
Он заставил себя сходить в душ, сменить футболку и только тогда замертво рухнул в широкую мягкую обитель ночного царства.
И когда веки его, наконец, сомкнулись, за окном окончательно посветлело.
