А еще это давало ему возможность вновь увидеть Веронику. И это вызывало в нем какую-то глупую, по-детски наивную радость. 

Благодаря пробкам он оказался у дома только час спустя. Не теряя времени, пересек холл и уже хотел было зайти в столовую, но остановился, когда из гостиной донеслись звуки музыки.

Вероника говорила, что играет его отцу. Да и сам он слышал ее инструментальное исполнение Синатры. Влекомый смутно знакомой мелодией, он приоткрыл дверь и замер на пороге, когда понял, что за роялем сидит вовсе не Вероника.

Играл отец. Задумчиво перебирая клавиши, наигрывал песенку, которую Эмиль вспомнил в тот же миг, как увидел его за инструментом. Эту несложную мелодию отец, вовсе не являвшийся профессиональным музыкантом, когда-то давно, в детстве, играл Лене. И, видимо, именно это стало причиной того, что сестра годы спустя тоже захотела освоить игру на рояле.

Он стоял на пороге, а в голове оживали почти забытые образы девочки с кокетливым бантом на макушке и широкой улыбкой во весь рот. Сестра была той, кому он отдал свое нерастраченное тепло. Той единственной, кто давал любовь ему взамен.

— Эмиль…

Он не сразу понял, что отец его зовет. Сосредоточив на нем взгляд, Эмиль внутренне дрогнул — впервые за последнее время Романов-старший смотрел на него так… осознанно.

Обычно отец его просто не узнавал. В его воспоминаниях, почти полностью заменивших реальность, ему, Эмилю, места, как правило, попросту не находилось.

Чуть помедлив, он все же двинулся отцу навстречу. Присел на подлокотник кресла, которое обычно занимал родитель, и взглянул тому в лицо.

Вспомнились слова Вероники — «мне некого прощать и некому просить у меня прощения». А ему, Эмилю, было. Пусть даже отец не поймет того, что он сейчас скажет… но ему самому было просто необходимо произнести вслух слова, прожигающие душу своей невысказанностью.

— Папа… — начал он. — Ты никогда об этом не просил и знаю, что никогда не попросишь, но я… все тебе простил. Давно простил. Я…

Старческая рука легла поверх его и Эмиль замер.

— Я люблю тебя, сын. Всегда любил, хоть и не умел сказать об этом.

Сердце подскочило к горлу. Эмиль встал, порывисто обнял отца и ощутил, как отцовские руки смыкаются на его спине, даря ответное объятие. Впервые за всю эту чертову жизнь…

Но когда он отстранился, лицо папы вновь было отсутствующим, словно ничего сейчас и не произошло. Словно не было этой откровенности и слов, что так долго не могли сказать друг другу…

Подавив накатившее удушливой волной разочарование от того, что миг близости был таким коротким и больше, возможно, никогда не повторится, Эмиль все же шепнул:

— Я люблю тебя, папа.

Обнимая отца за плечи, он подумал о том, что если бы не Вероника — он никогда не сумел бы сказать этих слов. Она опрокинула вверх ногами его привычный мир, но она же сделала его лучше.

Следующая мысль, пришедшая на ум, внезапно его испугала. Отец сидел в гостиной один. Почему? Куда делась Вероника?

— Папа… — он сжал крепче плечо отца и заглянул ему в лицо. — Папа, где Лена?

Он полагал, что так отцу будет понятнее, о ком идет речь. Но тот, задумчиво обведя пальцем одну из своих бесценных запонок, сказал вдруг:

— Лены давно нет… и Вероника уехала.

— Что? — переспросил он в полном недоумении.

Наверняка отец что-то напутал. И все же Эмиль ничего не сумел поделать с тревогой, вдруг резко всколыхнувшейся внутри.

— Уехала… — повторил Романов-старший поразительно уверенно.

Выпрямившись, Эмиль промчался до самой двери и выскочил в холл, где и наткнулся на Василису.

— Ой, — только и сказала она при виде него.

— Где Вероника? — потребовал он ответа без лишних предисловий.

То, как побледнела девушка при этом вопросе, уже сказало ему о многом.

— Она же к вам поехала… — пробормотала Василиса, испуганно на него глядя.

Сердце замерло и стремительно ухнуло вниз.

— Куда? — спросил быстро, уже понимая подсознательно, что произошло.

— Вы же написали адрес…

— Я ничего не писал. Василиса, куда уехала Вероника?!