— она наверняка очень дорогая девушка и за час ее времени берут деньги, которые обычный рыбак за год не видит. По крайней мере он не собирается сдавать ее обратно людям Мадам или продавать в другой бордель. Хочет бежать — пусть бежит… вот только деньги пусть оставит.

— Эй, красотка. Заблудилась? — говорит он, выходя из-за угла и положив руку на рукоять абордажного тесака, заткнутого за пояс. Эта штуковина выглядела очень грозно — пусть короткий, но широкий клинок. Самое то для боя в замкнутом пространстве, скажем в каютах внутри корабля.

— Как ты узнал, что я — девушка? Как ты понял, что меня — можно ограбить? — спрашивает незнакомка, повернувшись к нему. У нее в голосе нет страха и это странно. Наверное, она до такой степени избалованная девица, что не понимает в какой ситуации она только что оказалась. Решила сбежать из борделя, где с нее только пылинки не сдували, а оказалась в темном переулке… и пусть скажет спасибо всем морским богам, что Кайсеки собирается просто ее ограбить. Потому как кто-нибудь другой наверняка решил бы и попользоваться, раз уж такая удача в руки сама плывет.

Что же… пора привести девицу в чувство. Если она еще не поняла — придется объяснить. Он неторопливо извлек из-за пояса свой тесак и демонстративно проверил его заточку большим пальцем. Заточка была скверная, из рук вон, сталь клинка паршивая, как ты ее не заточи, а не получится нормально режущую кромку вывести. На секунду он вспомнил как выглядит и ощущается в руке настоящая сталь, настоящий клинок, но тут же задвинул эти мысли куда-то вглубь. Служба в Империи, статус самурая — все это пошло прахом еще с момента смуты, когда псы Тоетоми Хидеоси преследовали своих врагов по всей Островной Империи.

— Снимай с пояса свой кошелек и бросай мне. Если не бросишь — я тебе горло перережу. И брошу тут, истекать кровью на грязной земле, как бродячую собаку. — говорит Кайсеки. Он даже немного гордится своим красноречием. Не просто «Кошелек или жизнь!», дурацкий возглас, который лишен смысла и затаскан, нет. Он показывает ей перспективу, дает ее воображению поработать за него. Кроме того, он говорит низким, угрожающим голосом, но без надрыва. Буднично так. Давая понять, что все так и будет — он взмахнет своим клинком, а она — останется лежать тут. Ему без разницы, кинет она кошелек или ему придется наклонятся и срезать его с мертвого тела.

— Перережешь горло? Этой тупой, ржавой железкой? — из-под соломенной амигасы сверкнули глаза, черная повязка, скрывающая низ лица — отклонилась в сторону, словно незнакомка выдула воздух вот так — «пффф».

— Кроме того, что за стойка? И как ты держишь свой… как это называется вообще? Ковырялка? Пырялово? Если бы моя Наставница увидела такое, тебе было бы несдобровать. Кто ж так держит клинковое оружие? И ноги, кто так стоит?

— Ты с ума сошла, девица⁈ Я не собирался причинять тебе вреда, но могу и передумать. Оставлю шрам через все лицо, не сможешь потом в борделе работать. И скажи спасибо, что я не связал тебя и не передал людям Мадам, за десять ли же видно, что ты — девица из «цветочных домов». — вскипает Кайсеки и поднимает свой тесак. Тут же — останавливается, потому что палка, которую эта ненормальная повсюду таскает с собой — уже упирается ему в основание сжатой ладони, не давая опустить руку с тесаком вниз.

— Слишком большой замах. — качает головой ненормальная: — для того, чтобы нанести рубящий удар не нужен такой вот замах. Ты поднимаешь руку вверх и отводишь ее в сторону, что дает возможность атаковать твою руку. Видишь?

— Да ты! — он отталкивает ее палку в сторону и взмахивает тесаком. Снова останавливается, не в силах опустить его — потому что проклятая палка снова упирается в тоже самое место, останавливая его взмах.

— Я же тебе говорю — слишком большой замах. — говорит девица в амигаса и черная повязка с иероглифами — немного отклоняется в сторону, как занавески на окне во время порыва ветра.

— Да нормальный у меня замах — повышает голос Кайсеки: — думаешь я себя на помойке нашел? Я, между прочим, в десяти абордажных атаках участвовал! С клинком в руке обращаться умею. Лучше тебя знаю!

— Да как не большой, когда большой! — с жаром возражает ему девица и тут же — оказывается совсем рядом: — вот посмотри! Ты делаешь вот так вот… — она взмахивает тесаком, показывая. Останавливается на полувзмахе, поворачивается к нему, указывая пальцем: — видишь? Вот! Тут ты на долю секунды замираешь, в самой высокой точке траектории, а твой кулак торцом смотрит прямо на противника, в то же время острие твоего оружия — вообще смотрит назад! Это и есть самый лучший момент для атаки! Ты даже парировать не сможешь. Лезвие должно всегда смотреть на противника, запомни, замахи должны быть короткими и проистекающими из других действий, будь то атака или оборона. Вот, например… — и абордажный тесак в ее руке превращается в порхающую бабочку, атакуя сверху, снизу, отовсюду, но оставаясь прямо перед ней.

— Понимаешь? — говорит она ему: — вот, попробуй.

Кайсеки смотрит на протянутый ему его же тесак, смотрит на свои пустые руки и начинает понимать. Он стискивает зубы и с поклоном — принимает свой тесак из рук незнакомки.

— А еще… у тебя стойка неустойчивая. В такой любой твой удар будет слабым. Потому тебе и приходится аж из-за плеча замахиваться, чтобы удар нанести. Левую ногу чуть вперед, да, вот так. — она подталкивает ему ногу коленом, и он невольно — делает шаг чуть вперед. Она подбивает ему коленку, вынуждая чуть присесть.

— Разверни стопу, вот так. Колено чуть согнуто, вторая нога… ага — вот сюда, не горбись! Выпрями спину! Ты же не боксируешь, ты фехтуешь. Задницу не отклячивай назад, ага, вот так. — она делает шаг назад и смотрит на дело рук своих. Кивает.

— Вот теперь ты — гроза переулков! Настоящий грабитель! Может еще раз попробуешь? Только уверенней, уверенней, держи свою железку прямо… честно говоря, оружие у тебя так себе. Не хочу тебя обидеть, видела я всякое, но чтобы вот такое… однозначно самое худшее оружие из всех, что я когда-либо в руках держала.

— Нормальный тесак для абордажного боя! — хмурится