питомца. «Ягуар» напоминал ей о деде. У него был автомобиль такой же марки, но старый, шестидесятого года выпуска, на котором она училась водить. Энн покачала головой, прогоняя воспоминания о родном человеке, которые посещали ее все чаще с тех пор, как она украла корону.

Кинских заехала в подземный паркинг торгового центра «Флора». Прошла по улице вдоль стены, которая ограждала мир мертвецов от мира живых, и повернула к воротам. Ее мысли тяжелыми кольцами снова вились вокруг Карла. Сколько бы ошибок при правлении он ни совершил, король все равно был фактически ее средневековым кумиром, но с тех пор, как они познакомились лично, его величество вызывал у Кинских лишь страх и злость.

Когда она приблизилась к металлическим воротам, он уже стоял там. Энн замедлила шаг, расправила плечи и немного приподняла подбородок. Люксембургский выглядел как модель с глянцевой обложки журнала. Льняные синие штаны, бежевая рубашка с короткими рукавами. На шее – ожерелье, похожее на католические четки, но без креста. На ногах летние полуспортивные туфли. При других обстоятельствах можно было подумать, что он пригласил ее на свидание, за одним исключением: на его плече висела спортивная сумка.

– Здравствуйте, графиня, – степенно произнес он, рассматривая ее все еще красные от слез глаза, а потом и одежду. Энн облачилась в зеленые штаны-трубы и шелковую блузку с галстуком-бантом. Роста она добавила босоножками на высокой танкетке, а волосы собрала в высокий хвост.

– Добрый день, Карл, – ответила Энн, не сумев скрыть недовольство в голосе. Она остановилась напротив, вынужденная из-за разницы в росте смотреть на него снизу вверх.

– Вы злитесь за отказ? – прямо спросил он.

Его короткая щетина, обрамляющая волевую челюсть, и пронзительные кофейные глаза днем вызывали у Энн симпатию. Напомнив себе, кто он такой и как холодно отказал ей вчера, Кинских преувеличенно спокойно ответила:

– Если я не вправе давать кому-то выбор, значит, вы вправе? Карл, я знаю, сколькими жизнями вы пожертвовали ради, как вы думали, благой цели, – против воли она повысила тон. – Так что не смейте указывать мне, что я должна или не должна делать! Вы – бывший король, и уж точно не Господь Бог, чтобы решать за всех! Вы – эгоистичный подлец, который дальше своего вздернутого носа ничего не видит!

Карл растерянно подняв руку, почесал заднюю сторону шеи.

– Отчего умер ваш близкий человек? Это друг или родственник?

– Не все ли теперь равно! – отрезала Кинских, показывая, что не желает развивать эту тему.

– Значит, друг, – кивнул Люксембургский.

Энн сглотнула тяжелый ком в горле и поинтересовалась:

– Зачем мы здесь?

Карл неопределенно пожал плечами и двинулся по мелкой истертой брусчатке, не сказав ни слова.

– Карл?

Мимо них прошла девушка с коляской.

– Почему женщины с младенцами гуляют в таком месте? – нахмурился он и спросил скорее себя, чем Энн.

– Потому что кладбище – это спокойный парк, куда идут погулять и поразмыслить, – пояснила Энн, но, кажется, бывший король так и не понял.

«Это он еще тафофилов[44] не видел, которые собирают огромные экскурсии, чтобы рассказать интересное про некоторых из двух миллионов похороненных здесь людей», – подумала она.

Карл подошел к столбу с картой, на которой обозначались сектора кладбища.

– Нам нужен склеп Марка Сметаны в секторе пять, чтобы оставить сумку и встретиться с другом.

– А без меня вы это сделать не могли?

– Нет, не мог.

– Мы встречаемся с мистером Ротом? – поежилась Энн.

– Нет.

– Не слишком вы любезны для короля.

Карл повернулся к ней и наклонил голову, пронзая взглядом.

– А я уже не король. Время моего правления давно прошло.

Так говорил бы мазохист – раня себя и испытывая какое-то мрачное удовольствие. Энн качнула головой, соглашаясь. Она впервые подумала о том, в какой непростой ситуации оказался Карл. Ожить спустя столько веков. Все вокруг изменилось – наука, технологии, его страна… Энн постаралась незаметно посмотреть на выражение его лица.

Как он с этим справляется? Она была бы в ужасе и записалась на сто сеансов к психотерапевту. Карл же о таких врачах, возможно, и не слышал.

Мимо прошли две девочки-подростка. Карл снова проводил их недоуменным взглядом, на что Энн тихо хмыкнула. Они углубились в пятый сектор. На смену полуразрушенным могилам пришли не менее старые склепы. Вороны кружили в небе, заполняя тишину хриплыми криками. Могилы, укрытые листвой и цветами, напоминали о проходящей природе жизни и неизбежной смерти.

Энн не бывала в этой части кладбища, поэтому внимательно осматривала архитектуру и таблички на входах из профессионального любопытства. Гравировки на плитах рассказывали историю давно забытых личностей.

Пока они оба молчали, Кинских чувствовала умиротворение. Кладбище навевало спокойствие, словно само место дарило утешение и тем, кто еще влачил бренное тело по грешной земле.

Наконец Люксембургский завернул к темному склепу, который от верха до низа полностью обвивал бутылочного цвета плющ. На табличке значилось «Марк Сметана». Карл толкнул калитку, которая нехотя, с сухим скрипом отворилась. Вход в склеп обрамляли массивные каменные двери, украшенные вычурной резьбой.

Энн ступила внутрь и заметила густую серую паутину, сплетенную в углах. Воздух пропитался запахом земли и старины, длинные тени играли на стенах последнего пристанища мертвецов.

Склеп был поделен на две части: они стояли в малом алькове со стрельчатыми окнами, за ним темнел узкий проход в комнату с каменными саркофагами. Карл не пошел дальше алькова. Положил сумку на скамью возле стены, явно намереваясь открыть. Энн с любопытством подалась вперед, чтобы увидеть содержимое.

– Это…

– Да, осиновые колья. – Карл повернулся к ней. – План такой: мы сейчас обходим кладбище и, стараясь не привлекать внимание, ищем спящих упырей. Отмечаем местоположение, а с наступлением сумерек идем на охоту.

Энн вытерла вспотевшие ладони о брюки и возразила:

– Где мы их будем искать? В гробах среди бела дня? Как вы себе это представляете?

– Новообращенные не спят в гробах. Точнее, спят, но редко. Они зарываются в листву или в землю, потому что просто не могут бодрствовать в период светового дня.

– А мы их случайно не разбудим?

– Нет, они не проснутся до заката.

Кинских тяжело вздохнула.

– Послушайте, графиня. Я понимаю, что вам страшно, но вы часть иной Богемии с самого рождения, понимаете? У вас не выйдет забыть, отстраниться и жить дальше, словно ничего не было. Поверьте, я пробовал.

Энн вскинула подбородок, с вызовом отвечая на взгляд Карла. Некоторое время они безмолвно сражались: кофейная темнота с яркой зеленью, а затем Кинских попробовала зайти с другой стороны:

– Я понимаю. Давайте договоримся. Я помогаю вам защитить город по собственной воле, а