Шрифт:
Закладка:
– Но ты расстроен.
– Я не расстроен. Я практически не испытываю эмоций, Катерина. Я способен накапливать раздражение, иногда чувствовать гнев, не более. Правда в том, что мой гнев напрямую зависит от того, насколько все идет по плану.
Его прохладные пальцы продвигаются дальше – до края кружевного белья и слегка натягивают ткань сбоку.
– Прекрати делать это, – прошу я, вздрагивая.
– Делать что?
– Отвлекать меня. Очевидно, что ты пытаешься сменить тему.
Он ухмыляется своей монстроподобной полуулыбкой, призванной отпугивать людей.
– Значит я отвлекаю тебя, мой маленький и уже не невинный котенок? Признайся, что ты без ума от меня, Катерина.
Мое сердце громко грохочет в груди – на самом деле оно рикошетит от каждой легкой ласки. Разве это не безумие?
– И все же ты стал улыбаться чаще, – замечаю я и спрашиваю уже тише: – Значит ли это, что ты начал испытывать радость?
– Не совсем.
– Не совсем?
Его левая рука крепче впивается в мою кожу под юбкой, а другая ловит мою ладонь и оставляет легкий поцелуй на линии жизни.
– Я улыбаюсь, потому что ты всегда улыбаешься в ответ. Мне нравится твоя улыбка, Катерина. Но она предназначена только для меня. И я уволю Оливера, если он еще раз посмотрит на тебя подобным образом.
Я внимательно смотрю в темные глаза Кастила, которые сверкают подобно ночному небу.
– Ты шутишь, верно?
– Когда я шутил?
Ему не понравилось мое общение с Оливером? Он… серьезно?
– Получается, теперь мне позволено улыбаться только тебе? – я прикусываю губу, пытаясь не засмеяться.
Как бы сказала Эмма: “Кажется, я… в полном дерьме”. Вне всякий сомнений я романтизирую этого невозможного садиста и сталкера.
– Мне не нравится, когда ты сближаешься с другими людьми. На самом деле, так не нравится, что я начинаю беспокоиться. А беспокойство мне не свойственно.
– Ты ни за что не будешь увольнять Оливера.
Он указывает на тарелку с английским завтраком.
– Ешь.
Я хмурюсь.
– Я серьезно, Кастил. Это нездорово. Пообещай, что ты не уволишь его.
– Я не могу обещать то, что зависит от множества факторов, – он берет меня за подбородок, оставляя короткий поцелуй на щеке, и снова указывает на тарелку. – Ешь, Кэт.
У меня… нет слов.
– Это так не работает. Ты не может просто проигнорировать меня, а потом указывать мне, что делать.
Ухмылка приподнимает его губы.
– Ты действительно веришь, что я не могу? – его пальцы проводят обжигающую линию от моего подбородка до шеи и запутываются в волосах. – Ты принадлежишь мне, помнишь?
– Я не твоя вещь.
– Не вещь, но определенно моя. Будет сложно отрицать, ведь ты кончила дважды за последние десять часов. И поверь мне, это даже близко не предел.
Мои щеки заливаются румянцем. Какой же он… засранец.
– О чем ты думаешь? – спрашивает он после моего недолгого молчания. Его пальцы продолжают нервировать, поглаживая мой затылок и шею.
– О том, что ты засранец.
Он выгибает бровь и усмехается подобно самому настоящему дьяволу. Ну почему я влю…
О нет.
Нет, нет, нет. Нет.
С чего бы вдруг этой мысли образоваться в моей голове?
Жар начинает душить меня, и я делаю глубокий вдох.
– Ты покраснела, Катерина. Ты сама расскажешь почему? – его губы обжигают мое ухо. – Или мне выбить из тебя ответ через новый раунд? Не то чтобы я против второго варианта, мой член уже соскучился по тебе. Чувствуешь?
Кастил пересаживает меня таким образом, чтобы я ощутила его твердое желание. Я прикрываю глаза. Черт бы его побрал.
– Я даю тебе пять секунд, прежде чем сорву с тебя белье, нагну над столом и войду сзади – сразу на полную длину. Ты ведь уже мокрая, котенок? Один…
– Кастил…
– Пять.
Он начинает вставать, но я вцепляюсь в его шею клещами и обнимаю, спрятав пылающее лицо за его спиной.
– Ненавижу тебя.
– Я знаю, ты уже говорила. Ответ, Катерина.
Я вздыхаю, пока пульс продолжает зашкаливать.
– Если я принадлежу тебе, то ты… принадлежишь мне, – я возвращаю взгляд на лицо Каса и не улыбаюсь в ответ на его полуулыбку. – Ты принадлежишь мне, Кастил. И я не собираюсь делиться, это ясно?
Его улыбка-ухмылка становится шире.
– Ты такая чертовски милая, котенок. Я все равно возьму тебя, но после того, как ты поешь.
– Ответ, Кастил, – я строго повторяю его же слова. – Это значит… отношения. Ты и я. Отныне между нами должен быть диалог, и нам следует идти на компромиссы.
– Ты и я. Мне нравится эта формулировка.
В моем животе предательски запорхали бабочки.
– И ты веришь в нормальные, человеческие отношения?
– Я не верю. Но в них веришь ты.
– Значит мы… вместе? – мой голос звучит низко, немного уязвимо. Почему, когда Кастил смотрит на меня, у меня возникают… сомнения? В его чувствах ко мне.
С каждым днем я падаю все глубже и глубже, боясь, что мне разобьют сердце, думая, что это все какой-то глупый розыгрыш или игра моего воображения. Может быть, он наиграется со мной и выбросит за ненадобностью, ведь психопатические личности склонны быстро терять интерес. Я не могу залезть в его ненормальную голову, и это чертовски пугает.
– Да, Катерина. – Он смотрит на меня своими темными глазами. – Если тебя так беспокоят ярлыки, то можешь навешивать их сколько угодно. И Кэт…
Его пальцы гладят меня по щеке. Я прикусываю нижнюю губу, а затем быстро отпускаю ее, когда замечаю, что он смотрит на нее с безраздельным вниманием.
– Да? – почти шепчу я.
– Я не закончу с тобой, даже не надейся. Сделка была заключена, когда ты застонала мне в губы во время нашего первого поцелуя. Я хочу присвоить тебя. Касаться. Залезать в твою умную голову, забитую бессмысленными тревогами. И я буду делать это каждый день. Если все это для тебя означает “быть вместе”, то да, мы бесспорно вместе.
Он опускает голову мне на плечо, оплетая мою талию сильными руками, и я замираю. Чувство, таящееся в моем животе, поднимается и я ощущаю себя в ловушке, полностью поглощенная Кастилом Сноу.
Что со мной происходит?..
– Ты начнешь завтракать, или я могу опять позавтракать тобой?
Я испускаю тихий вздох.
– Расскажи, кто звонил тебе утром.
– Отец, – отвечает он после некоторой паузы.
Я отклоняюсь назад, чтобы поймать его взгляд – он спокойный и умиротворенный, словно зверь внутри него насытился.
Не уверена, что я могу вот так с разбегу спрашивать о семье, при условии того, что его имя мне стало известно совсем недавно. И все же…
– Оранжерея, которую я проходила, она…
– Принадлежала моей матери, – отвечает