палатку, набрала в шприц пятьдесят миллилитров 13C–CO2 из цилиндра-початка и ввела в другой пакет, закрывавший пихту. Мокрая, с запотевшими очками, я ковыляла от тройки к тройке, делая свои инъекции, пока Дэн делал свои. Комары и мухи роились вокруг. Дэн быстро сновал между тройками и лабораторным столом, где лежали ампулы с радиоактивным веществом, замороженные в жидком азоте. Я не успевала за ним, набирая в шприц 13C–CO2 на лабораторном столе и плетясь к следующей тройке.

Дав саженцам пару часов на поглощение меченого углекислого газа, мы удалили пылесосом возможный оставшийся изотоп и сняли пакеты. Легкий ветерок быстро унес все следы газов в атмосферу.

Дэн помчался в лабораторную палатку, спасаясь от насекомых. Я пошла следом с доступной мне скоростью, закрыла палатку и сорвала с себя пластиковую броню. Дэн, словно хирург, снял латексные перчатки и бросил их в мусорный мешок. Мы уставились друг на друга.

– Мы сделали это! – воскликнула я.

– Возможно, – произнес Дэн.

Теперь нам предстояло проверить саженцы с помощью счетчика Гейгера.

Я снова натянула костюм и хирургические перчатки, взяла счетчик и направилась к ближайшей тройке. Поднялся ветерок. Листья березовых саженцев шелестели на закручивающихся черешках, пихта упруго наклонялась в воздушном потоке. Над другим берегом озера громоздились грозовые тучи, похожие на чернильные шляпки грибов. Пробежавшая передо мной белка замерла на пне, решив понаблюдать. Я поднесла счетчик Гейгера к листьям березы, меченной углеродом-14, и затаила дыхание.

Радиоактивны ли листья? Если нет, то вся наша работа была напрасной. Если доноры не поглотили радиоактивный углекислый газ, то мы не узнаем, передадут ли они органические соединения соседним пихтам.

Рядом появился взволнованный Дэн.

Я включила прибор. Датчик издал треск. Лицо Дэна засияло. Стрелка на шкале сильно качнулась вправо, показывая высокий уровень радиации.

– О, хорошо. Я все сделал правильно, – с облегчением вздохнул Дэн.

– Как думаешь, обнаружим что-нибудь у соседней пихты? – спросила я.

– Сомневаюсь. Прошло всего несколько часов с начала мечения, – сказал он, осторожно относясь к первым результатам.

Если отталкиваться от исследований Рида, то, скорее всего, потребуется несколько дней, чтобы радиоактивное вещество прошло под землей от березы к пихте. Даже если радиоактивность добралась до соседей, не исключено, что ее уровень ниже предела чувствительности счетчика, и нам придется ждать результатов проверки образцов в лаборатории.

Но что мешает проверить прямо сейчас? Мы можем попытаться получить показания счетчика, чтобы понять, есть ли хоть намек на то, что иголки пихты содержат ответы. Я урезонивала себя. Я была уверена в правоте Дэна; он знал о мечении растений больше, чем кто-либо.

Но какого черта? Ведь попробовать ничего не стоило. Я подошла к соседней пихте и опустилась на колени. Дэн не мог не последовать за мной. Он нагнулся, мы вдохнули пронзительный смолистый аромат иголок, и на мгновение я забыла о годах тяжелой работы и разочарований. Я провела рукой по датчику, чтобы убедиться: на нем нет ничего, что могло бы помешать сигналу. Наступил момент истины. Дирижер взметнул руки перед оркестром, музыканты приготовили инструменты. Наклонив ухо к прибору, я провела датчиком над иголками пихты.

Мое запястье слегка приподнялось в энтузиазме, и датчик издал слабый треск, стрелка на циферблате незначительно сдвинулась. Струнные, деревянные духовые, медные духовые и ударные инструменты, сливаясь в темпе аллегро, затопили мой слух – интенсивные, гармоничные, волшебные звуки. Я была зачарована, сосредоточена, погружена в себя, а ветерок, проносившийся сквозь кроны моих маленьких берез, пихт и кедров, казалось, возносил меня ввысь. Я стала частью чего-то гораздо большего. Бросила взгляд на Дэна, застывшего с раскрытым ртом.

– Дэн! – крикнула я. – Ты это слышал?

Мой напарник уставился на счетчик. Он всем сердцем желал, чтобы мечение сработало, но то, что мы услышали, превзошло все его ожидания.

Мы слушали, как береза общается с пихтой.

C’est très beau![38]

Мы не можем быть уверены, пока не проанализируем образцы тканей с помощью сцинтилляционного счетчика, обладающего большей чувствительностью, для обнаружения радиоактивного углерода-14 и масс-спектрометра для измерения количества углерода-13. Это позволит определить, сколько продуктов фотосинтеза с меченым углеродом переместилось между березой и пихтой. Глаза Дэна загорелись от этого первого намека. Я была в восторге, на седьмом небе от счастья, на лице неудержимо расплывалась улыбка. Вскинув руки, я закричала:

– Да!

В глубине души, каждый по-своему, мы понимали, что стали свидетелями чего-то удивительного между двумя видами деревьев. Чего-то сверхъестественного. Словно перехватили тайный разговор в эфире, который может изменить ход истории.

Я шагнула к кедру из этой тройки. Ладони вспотели. Казалось, я уже знаю ответ. Я подняла датчик и провела по ветвям.

Тишина. Кедр жил в собственном арбускулярном мире. Идеально.

Мы не знали, сколько времени потребуется изотопам для полного перемещения от саженца к саженцу, поэтому я решила выждать шесть дней. Достаточно, чтобы большое количество изотопа перекочевало из корней донора через грибные нити в ткани соседних саженцев.

Я села, Дэн опустился рядом со мной. Приборы лежали на коленях, ветерок стихал, пел одинокий луговой трупиал. На миг испарились ощущения разочарования и отверженности из-за работы, борьба с горем и ненавистью к себе из-за ссоры с Келли. Я положила руку на плечо Дэна и прошептала:

– Мы обнаружили реально крутое явление.

После шестидневного ожидания мы выкопали деревья. Березы, пихты и кедры имели массивные переплетающиеся корни, покрытые микоризой. Когда мы закончили убирать растения, я заметила:

– Похоже, тут побывала стая сусликов.

Мы разложили корни и побеги по отдельным пакетам, упаковали палатку и стол. Отъезжая, я оглянулась на крошечный участок земли, который вот-вот должен поведать нам, насколько сильно саженцы связаны, и как общаются друг с другом. Негромко каркнул пролетевший над нами ворон. Я вспомнила, что индейцы нлакапамук, на земле которых мы проводили эксперимент, считают ворона символом перемен.

На следующий день я поехала в Викторию. С помощью лабораторного оборудования я измельчила образцы тканей в порошок, чтобы отправить в лабораторию Калифорнийского университета в Дейвисе: анализ покажет количество углерода-14 и углерода-13.

Я крошила радиоактивные образцы в вытяжном шкафу – специальной закрытой конструкции со стеклянным окном и вентиляцией сверху; радиоактивные частицы уходили из шкафа с потоком воздуха и попадали в скрытую камеру для последующей утилизации.

Работа была утомительной и неудобной; мне приходилось ставить измельчитель – металлический аппарат размером с кофейник – внутрь вытяжного шкафа, чтобы древесная пыль всасывалась, а не разлеталась по лаборатории, чтобы она не попадала на меня, и я ее не вдыхала.

В первый день я пришла в лабораторию в восемь