Минуту или две парень молчал, пытаясь переварить услышанное. «Это! Самая! Крутая! Штука! В жизни!» – наконец заорал он. Он провел рукой по своим жирным волосам, а потом протянул ее за пластинкой. «Давай. Я ее оберну. Жди здесь!»

А потом, 26 апреля 1986 года, меньше чем за неделю до того, как мне надо было ехать в СССР последний раз перед выходом Red Wave, случился Чернобыль. Когда я услышала новость, я чуть не потеряла сознание от ужаса: я знала, что именно в этот день «Кино» должны были играть в Киеве. Без какой бы то ни было возможности связаться с ребятами я целый день, не вылезая из пижамы, сидела, приклеенная к новостям в ожидании, что кто-то мне позвонит. Мне потребовалось собрать в кулак всю свою силу воли и разум, чтобы не прыгнуть в машину, не помчаться в аэропорт и не начать умолять кого-нибудь, чтобы меня посадили в первый же летящий туда самолет. Ощущение было такое, будто меня окунули в ледяную воду и не выпускали оттуда: все тело горело, каждый нерв был напряжен до предела.

Бесконечно звонили многочисленные американские друзья и родственники, что тоже не давало возможности ни на секунду отвлечься от тревожных мыслей.

– Я пока ничего не знаю, – автоматически отвечала я всем, сама трясясь от волнения. – Я еду туда через несколько дней.

Все считали меня сумасшедшей и отчаянно предостерегали от поездки. Родители были в шоке от моего желания подвергать свое здоровье риску, орали на меня по телефону, я в ответ швыряла трубку. Я была молодой и глупой, но я была влюблена в Юрия, любила всех музыкантов и город, который принес мне столько приключений и прекрасной музыки. Ради любви ты готов на всё: даже мчаться сломя голову туда, где тебя подстерегает радиация.

Я сумела добыть еще один синтезатор для Сергея, бас-гитару Fender P для Вити и четырехдорожечную портативную студию. Кроме этих тяжелых вещей, мне нужно было еще везти с собой кучу футболок, выданные различными компаниями панковские браслеты и серьги и купленную прямо на Мелроуз-авеню[90] черную губную помаду. Ну и, конечно, маскировочный кантри-альбом и юридические документы для подписи музыкантам. Никогда еще за один раз мне не приходилось ввозить в Россию так много. Со мной опять была Джуди, ее карманы тоже были набиты документами, и смотрела она на меня расширенными от страха и волнения глазами.

– Ты уверена, что мы все делаем правильно, Джоанна? – беспрестанно спрашивала она меня по дороге из Хельсинки в Ленинград в небольшом ярко-красном прокатном «Форде». Русские друзья сказали нам, что мы привлечем меньше внимания, если въедем в Россию через отдаленный пропускной пункт на финской границе.

– Нет, не уверена, – отвечала я, мчась по пустой дороге через Страну тысячи озер. – Даст бог, пронесет.

В Хельсинки в бюро проката автомобилей я подписала контракт, в котором среди прочего обязалась не покидать на взятой напрокат машине территорию Финляндии. Тем не менее, не задумываясь ни на секунду, я готова была пересечь одну из самых строгих в мире границ на не имеющей на это права машине, к тому же доверху забитой не положенными для ввоза вещами. В ту минуту, однако, ради своих друзей я была готова на все. Если бы для того, чтобы без проблем доставить на место свой груз, мне пришлось бы по-пластунски ползти через Северный полярный круг со 150 килограммами на спине, я с пеной у рта поползла бы, как заправская ездовая собака.

Сама по себе поездка была прекрасной. Сверкающий на солнце заснеженный лес расступался перед несущей нас вперед пустой дорогой. На всем протяжении пути мы едва повстречали пару автомобилей, нашими спутниками были только парящие низко над головой птицы и пробивающиеся из-под земли первые весенние цветы.

– Посмотри, какая красота, – говорила я Джуди, пытаясь отвлечь и ее, и себя от крутящихся в голове тревожных мыслей.

– Ммммм… – лишь мычала в ответ Джуди, высовывая голову, чтобы увидеть эту красоту из-за пристроенного у нее между ногами огромного футляра с гитарой.

По мере приближения к границе и возрастающего количества забрызганных грязью дорожных указателей на русском языке картина за окном все больше и больше стала походить на запустелый пейзаж из мрачного фильма-антиутопии. В ожидании пограничного контроля я притихла, опять погрузившись в сомнения, обрушившиеся на меня, как стремительно несущаяся к водопаду горная река. Впереди нас была лишь одна машина, и пограничники в поиске контрабанды разобрали ее чуть ли не до последнего винтика. Мы с Джуди в панике посмотрели друг на друга. Мне вдруг все показалось неуместным и излишне кричащим – вплоть до цвета собственных волос и терпкого запаха арендованного автомобиля. Каждая мелочь могла нас выдать.

Пограничники не торопились, тщательно, до сантиметра, осматривая стоящий перед нами автомобиль. В голове мелькнула ужасная мысль: быть может, здесь от скуки и безделья они каждый автомобиль проверяют с удвоенной бдительностью – в полном противоречии с той теорией, которая, собственно, и убедила нас выбрать именно этот путь. Я отчаянно прокручивала в голове все возможные объяснения присутствия в машине горы музыкальных инструментов и аппаратуры, кучи одежды и альбома. Может быть, плюнуть на все, ринуться сломя голову вперед и попытаться прорваться через границу? Другого выхода, казалось, не было.

– Я больше не могу!!! – мои мысли прервали отчаянный визг Джуди и папка с документами, которую она швырнула мне на колени.

– Шшшш!.. – зашипела я, рассовывая бумаги по карманам и тщательно застегивая все молнии. – Джуди, черт побери, нашла время для истерик!

Мы уставились друг на друга, трясясь от собственных всплесков эмоций. Мы смотрели друг на друга, а затем… мы сидели. И сидели. И сидели. Мы сидели почти два часа, боясь произнести даже слово, чтобы не привлечь к себе внимания. Казалось, что мы сидели годами, перебирая в голове одну за другой все вещи в машине и в ужасе опасаясь притронуться к ним. Мы сидели, пока, наконец, я не решила, что люблю самолеты и аэропорты и что, наверное, никогда больше не увижу своих друзей.

– Подъезжайте, – наконец-то сказал подошедший к нашей машине пограничник. Лицо у него было кислое, будто он только что съел целое лимонное дерево, а темные глаза шныряли по всем участкам нашего автомобиля. – Откройте двери. Откройте багажник.

Мы поставили машину на тормоз и вышли на продуваемый всеми ветрами пустырь за серой будкой пропускного пункта. Я смотрела, как таможенники начали выгружать все наши вещи, и вдруг из-за стресса меня как подкинуло, и я стала тараторить, как пулемет, – настолько быстро, что по глазам Джуди я понимала, что даже она с трудом