Теперь кто-то высказал предположение, что все это было наваждением лукавого, и брату Бернарду было велено попытаться окропить привидение святой водой, когда оно появится в следующий раз. Поэтому он снабдил себя кропилом и стал ждать удобного случая.

Это произошло примерно через неделю, и результат оказался совсем не таким, как он ожидал. Таинственный посетитель стоял напротив его отделения, когда он, вздрогнув, проснулся. Увидев монаха, он выскользнул из постели и взялся за кропило. Но что-то схватило его за запястье и удержало. Тем временем призрак медленно двигался по центральному проходу. Трижды брат Бернард пытался воспользоваться кропилом, но каждый раз происходило одно и то же. В последний раз его запястье держали так крепко и отдергивали так резко, что это вызвало настоящую боль. Но кто это сделал? Конечно, не привидение, потому что оно в это время двигалось по проходу.

Поэтому эксперимент был повторен другим способом. На торцевой стене, как раз в том месте, где столько раз исчезал монах, он повесил небольшой кувшин со святой водой. Результат оказался любопытным, если верить рассказу брата Бернарда на следующее утро. Он проснулся, как обычно, и увидел монаха, бредущего по опочивальне. Придя на обычное место, он не исчез, а замер, словно не зная, что делать. Наблюдатель увидел свой шанс и побежал к нему. Но снова его постигло разочарование: что-то схватило его за ногу, и он с грохотом упал. Когда он поднялся на ноги, призрак исчез.

Это было очень досадно, потому что он не мог сказать, как таинственный монах преодолел трудности, связанные с необходимостью пройти через кувшин со святой водой. Но несколько ночей спустя он узнал об этом, потому что снова увидел его. На этот раз он не пытался вмешиваться, а просто наблюдал. Когда монах дошел до конца прохода, он, казалось, на мгновение заколебался; затем он, казалось, толкнул крест, который нес, в стену немного ниже кувшина со святой водой; после чего он просто исчез. Как он исчез, наблюдатель не мог описать: его просто не стало, и это было все, что можно было сказать.

Теперь дело приняло довольно неприятный для брата Бернарда оборот. Вся история основывалась на его словах, и все попытки проверить ее истинность потерпели неудачу. Некоторые из монахов, слышавшие эту историю, начали предполагать, что все это было сначала игрой воображения, а потом фантазиями. Настоятель не раз подвергал его довольно резким перекрестным допросам, и аббат воспользовался случаем, чтобы сказать несколько проповедей о грехе лжи. Так что ему очень повезло, что в это время произошло одно или два небольших происшествия, подтверждающих его рассказ.

Один из мальчиков был немного нездоров, и к нему пришел местный врач. Его сопровождал маленький терьер, который поднялся вместе с хозяином в опочивальню. Нет нужды говорить, что у доктора не было привычки брать с собой собаку на осмотр своих пациентов, но в данном случае он зашел во время загородной прогулки и попросил разрешения привести собаку, так как не хотел, чтобы она в его отсутствие гонялась за кроликами.

Пока доктор осматривал своего пациента, терьер бегал по спальне. Вскоре он подошел к стене в конце коридора. Он вдруг остановился, на мгновение замер, а затем медленно и подозрительно направился к тому самому месту, где имел обыкновение исчезать ночной гость. Он принялся обнюхивать стену, внезапно метнулся назад, как будто коснулся чего-то очень горячего, а затем с воем бросился вон.

Другое происшествие само по себе было сущим пустяком, но имело большое значение в свете того, что произошло. К ученикам присоединился новый мальчик. Он ничего не слышал о том, что происходит в опочивальне, и случилось так, что его положили на кровать, ближайшую к дальней стене. Но утром он попросил, чтобы его перевели, и не смог назвать ничего лучшего, кроме того, что ему стало страшно и что ему показалось, будто он слышит шепот в стене. Ему велели не глупить, но он настаивал на своем перемещении.

События развивались стремительно. Брат Бернард проснулся несколько ночей спустя и обнаружил, что таинственный монах стоит рядом, склонившись над ним. Он тотчас же отошел, но все время оглядывался, словно ожидая, что за ним последуют. Мальчик встал и пошел за ним; и когда он потом все обдумал, то удивился, что ему совсем не было страшно.

Монах медленно шел по проходу. На этот раз он, казалось, ничего не нес, и обычного света на крыше не было. Но в окна лился лунный свет, и все было видно.

Они дошли до торцевой стены, и тут монах остановился и указал на место под кувшином со святой водой. К своему удивлению, брат Бернард отчетливо увидел светящийся крест. Он повернулся к своему спутнику, собираясь спросить, что это значит, но он был один. Монах исчез.

Он немного опешил от такого. Он уже начал привыкать к странным вещам. Поэтому он просто тихо вернулся в свою келью и, проходя по опочивальне, услышал, как какой-то ученик разговаривает во сне. Мальчик говорил:

— Откройте стену, отец!

На следующий день все это было должным образом доложено настоятелю, и аббат решил произвести обыск.

Послали за каменщиком, и торцевая стена старой опочивальни была разобрана в том месте, которое указал брат Бернард. Вскоре стало очевидно, что стена была ранее испорчена. Под каменной облицовкой часть ее была удалена, а затем заполнена битым камнем и раствором. Это было убрано, и на свет появилась коробка. В ней лежал золотой крест с реликвией, которой аббатство славилось в старину, еще до своего упадка.

Брат Бернард имел честь нести его в процессии, когда его торжественно перенесли обратно в церковь и снова поставили на прежнее место над главным алтарем. И с того дня света в старой опочивальне больше не было.

Наблюдатель на мельнице

Эдвард Синклер был в высшей степени здравомыслящим человеком. Он гордился тем, что свободен от всяких глупостей, но что именно он имел в виду, сказать было нелегко. Если бы его спросили, почему он не ходит в церковь, почему не женится, почему предпочитает «Телеграф» «Таймс», почему поселился в таком уединенном местечке, как Марштаун-ин-Хоул, или еще что-нибудь, он ответил бы вам, — десять к одному, — это потому, что он свободен от всяких глупостей.

Злые языки утверждали, что в этом нет ни смысла, ни бессмыслицы; но обычно это были люди, у которых имелась