ниц перед королём, с любопытством смотревшим на него.

— Как тебя зовут? — спросил король.

— Павел Бакис.

— Он служил секретарём у Фергад-паши, — сказала королева, — а теперь пришёл предложить тебе свои услуги и сообщить важные известия.

— Ты хочешь поступить к нам на службу? — спросил Людовик. Да.

— И согласен креститься?

— Да.

— Что побуждает тебя к этому?

— Аллах велик, — ответил Бакис, — но Христос ещё больше; я хочу служить большому Богу.

— Хорошо, мы будем твоими восприемниками и примем тебя на нашу службу, — ответил Людовик, обменявшись взглядом с Марией. — Какие же известия ты принёс нам?

— Они очень кратки и определённы: султан через месяц выступает из Константинополя со ста пятьюдесятью тысячами солдат, чтобы покорить Венгрию.

Король вскочил, но спохватился и снова сел.

— Имеешь ли ты более подробные сведения о его намерениях и планах? — мрачно спросил король.

Турок засунул руку за пазуху и, вынув оттуда целую связку бумаг, передал её королю. Его лицо всё время оставалось бесстрастным; казалось, служба при турецком дворе сделала его совершенно неподвижным.

— Подтверждаются ли эти известия? — спросил Людовик.

— Да, — ответила королева, — вот письмо Томарри; он доносит, что белградский паша собирает корабли на Дунае.

Король встал и начал крупными шагами ходить по комнате. Мария сделала турку знак удалиться. Он вышел.

— Теперь я скажу тебе, — серьёзно начала Мария, обращаясь к супругу, — что сделали ты и твой государственный совет, чтобы иметь возможность бороться с этой ужасной опасностью?

— Ничего.

— Теперь выслушай, что сделали я и твои верные слуги.

— Ты? — с изумлением воскликнул Людовик.

— Да, я; так как открытое участие в судьбе государства грозило мне лишением свободы и даже жизни, то оставался только заговор.

— Ты — заговорщица? — со смехом воскликнул король.

— Да, против партии воеводы, Вербочи и твоего управления.

Король с изумлением посмотрел на свою супругу.

— Говори, Турцо! — сказала она.

— Должен ли я напомнить тебе о том, мой король, — дипломатично начал Турцо, — как поступили с тобой Заполия и его приверженцы? Ты сам не можешь больше сносить своё положение; твоё терпение истощилось. Ты не в состоянии больше видеть, как каждый день всё больше ограничивают твою власть. Мы, твои верные слуги, решили вывести тебя из этого недостойного положения, свергнуть Заполию и восстановить твоё могущество. Мы основали тайное общество «удальцов».

— Так, значит, вам я обязан спасением своей жизни? — радостно воскликнул король, заключая Турцо в свои объятия.

— Я тоже принадлежу к этому союзу, — сказала королева, — и мы готовы сделать ещё больше; всё зависит от тебя.

— Что же я должен сделать?

— Ты утвердишь наше общество, — ответил Турцо, — а остальное — уже наше дело. Мы достанем денег, выставим армию и на будущем сейме проведём наши требования.

— Достаточно ли сильна ваша партия, чтобы привести эти намерения в исполнение? — спросил король.

— Да.

— Покажи мне документы!

Турцо достал тетрадь, где были перечислены члены общества и средства, которыми они располагали. Король просмотрел их. После этого Турцо стал излагать свой план. Людовик молча выслушал его, затем встал и, положив руки ему на плечи, произнёс:

— Ты — преданный друг, так же как Баторий и другие, вы преданы мне больше, чем я того заслуживаю. Делайте всё, что в ваших силах, ради королевы и государства, я же буду вам безмерно благодарен. Я одобряю всё, что вы просите.

Турцо поцеловал руку короля и почтительно поблагодарил его от имени «удальцов».

Когда он ушёл, Мария и Людовик стали обсуждать положение государства. «Удальцы» обещали устроить на следующем сейме полный переворот внутреннего строя; теперь надо было склонить дворянство к энергичной борьбе с турками и добыть откуда-нибудь помощь.

Мария тут же продиктовала королю два письма: одно — папе, другое — французскому королю; в обоих обрисовывалась опасность, угрожавшая Венгрии со стороны турок, и выражалась просьба помочь деньгами и армией. Оба письма были немедленно отправлены с гонцами.

Отъезд из Вышеграда был назначен на следующий день; в Офене должно было начаться выполнение их плана. Прежде всего надо было удалить Вербочи; ввиду того, что в государственных рудниках вспыхнули беспорядки, было решено отправить его туда.

Во время совещания королевской четы вошёл гусар и ввёл крестьянина, который во что бы то ни стало желал видеть королеву. Мария тотчас же узнала в нём разбойника Мику. Тот подошёл к королеве и, став на одно колено, передал ей записку. Она была от её таинственного друга и содержала следующее:

«Чалкан с государственным советом и охранной стражей находятся по дороге в Вышеград».

Мария спрятала записку за корсаж.

— Что это? — спросил Людовик.

— Прошение, — ответила королева. — Подожди во дворце, — продолжала она, обращаясь к Мике, — я позову тебя.

Мика встал и, поцеловав край её одежды, вышел.

— Какой глупый мужик! — заметил король.

— Он совсем не так глуп, как кажется, — ответила Мария.

Как только Людовик вышел, королева велела позвать крестьянина; наедине с Марией он совсем изменил своё поведение. Он гордо стоял перед ней, смело глядя ей в глаза.

— Ты знаешь того, кто передал тебе эту записку?

— Да, — ответил разбойник.

Мария побледнела.

— Передай, что я буду ждать его на террасе, как только стемнеет, — сказала она, а затем отворила дверь на балкон и, выпустив Мику, приказала ему: — Поспеши!

После полудня прибыл Чалкан со всем советом. Король принял его очень немилостиво.

— Я же приказал, чтобы никто не следовал за мной сюда! — гневно крикнул он.

— Да, это так, — ответил Чалкан, — но мы обязаны быть со своим королём.

Архиепископ отправился в назначенные ему управляющим комнаты, и некоторое время спустя к нему явился палатин, который выехал из Офена вслед за ним.

Вербочи, задыхаясь, бросился в кресло и многозначительно кивнул головой.

— У тебя есть новые сведения? — спросил Чалкан.

— Да, — отдуваясь ответил Вербочи, — повсюду какие-то подозрительные сборища дворян; они направлены против нас и против вас, Чалкан, — это не подлежит сомнению; да, да, составлен заговор!

Архиепископ радостно потёр руки.

— Прекрасно, — сказал он, — это довершит наше торжество.

— Торжество? — воскликнул Вербочи. — А я, наоборот, вижу всех нас обезглавленными,