ведь главное — быть поэтом, а орфографические ошибки может поправить любой школьник. Технические навыки легко усовершенствовать. Действительно, без техники художником не стать, но и одной техники для того, чтобы стать художником, недостаточно. Неофиты сильно переоценивают технику, впрочем, как и авторы подделок. Однако, в конце концов, речь идет не о том, чтобы изучать пройденное, но о том, чтобы заимствовать у самого себя. Это тоже техника. Можно применять формулы, но работать можно только тогда, когда знаешь их происхождение. Художники должны, конечно, знать историю искусства. Но, изучив источники или копируя их, нужно оттолкнуться от них и обрести собственную неповторимость. Оригинал — это не изобретение самого старого из мастеров, иначе этот оригинал был бы единственным. Даже он, самый старый мастер, на кого-то опирался. Но источник не сдается в аренду. Оригинальность не одолжить даже у самых одаренных художников. Первопричина, обусловившая источник, — это еще не почва. Из вечно текущего и изменяющегося источника художнику следует выбраться на берег, лишь тогда он обретет индивидуальность. Вечно изменяющаяся субстанция же никогда не является в повторяющихся формах. Выучить формулы и использовать их — это занятие для школьников. Ребенок и художник ловят дождь просительно сложенными ладонями. Все остальные просто раскрывают над головой зонт.

Те, кто мыслят, понимают. То, что на первый взгляд Искусство — еще не есть искусство. Те, кто мыслят, могут взять калейдоскоп и смешать в линзе цвета и формы. Или посмотреть на палитру. Конечно, искусство это случай, но случается оно далеко не со всеми. Калейдоскоп и палитра не случайны. Они рукотворны. Искусство — штука простая, но только если ты художник. Пот ужаса прошибает не профессионального прыгуна, который обрушивается с невероятной высоты, но наблюдающую за ним публику. Прыгает лишь тот, кто может прыгать. Опасность ощущается только снизу. Искусство не в том, что он прыгает, а в том, что он решается прыгать. Но мы так боязливы, что боимся за прыгунов. Давайте же успокоимся. Прыгает только тот, кто может прыгать. Давайте же поразимся прыжку, а не связанной с ним опасности.

Солнце не спрашивает, можно ли ему позолотить Землю. Оно просто ее освещает. Художник же должен спрашивать. Но почему? Кому искусство слепит глаза, может лечь в могилу.

На картины следует смотреть. Только смотреть. Незамутненным взором и с незамутненным сознанием. Ожидая восхода солнца. Не обязательно наблюдать исключительно солнечные затмения через закопченное стеклышко. Восход обязательно произойдет. Уверяю вас. Но не это важно. Важно увидеть солнце. Каким образом оно встает, как это происходит, никто никогда не покажет. Можно показать лишь, что процесс этот не опосредованный. Сияние солнца — это его имманентное свойство. Наблюдайте его. Отключите сознание, иначе отвлечете самих себя. Произведение искусства достойно хотя бы нескольких минут созерцания. Сотворение искусства не открыто нашему взору.

В искусство следует верить, и оно воскреснет перед вашим взором.

К истории нового искусства

История — это перечисление фактов. То есть она столь же маловажна, как и факт в искусстве. Важно, что происходит сейчас, а не то, что происходило. Настоящее искусство обладает протяженностью во времени, а если оно завершено, оно никогда искусством и не было. Искусство не знает прогресса, не знает развития. Искусство — это искусство. Прогресс и развитие устанавливаются через сравнение. Но искусство — не сравнение. Искусство — это сопряжение. Кто в это не верит, не испробует в искусстве блаженства. История искусств есть лишь установление имен художников, которые осознанно или неосознанно, работая изо всех сил, изображали то, что видели. История искусств — изложение впечатлений от картин людей, которые не видят картин, а потому стремятся анализировать их. Анализ картины означает неспособность описать увиденное наглядным языком образов. Обсуждающие напирают на картину, вырывающуюся из рамы. Картины не позволяют описать себя, потому как лишь само писание картин есть возвращение к искусству.

Критики сообщают читателям, что в верхнем левом углу изображено заходящее солнце. Но достаточно лишь перевернуть картину, чтобы солнце заходило справа внизу. Дубрава или роща пиний окажутся кронами вниз, многозначительно заметит критик. Но что дает читателям уверенность, что и критик не стоял на голове, когда солнце заходило в левом верхнем углу? Ведь то, что критику кажется левым, по логике картины может быть справа. И почему вообще круг в левом верхнем углу — именно заходящее солнце, а в правом нижнем — восходящее? Тот, кто видит в солнце лишь желтый круг, тому и желтый круг — солнце. Критик узнает на картине лес только по деревьям, но за деревьями не видит леса. Да и перестает ли лес быть лесом, если перевернуть картину? Такая природа кажется мне как раз неестественной. Разве природа — предмет, который становится самим собой в зависимости от точки зрения наблюдателя? Доверять точке зрения слишком опасно. Еще опаснее, если все наблюдатели окажутся в одной точке. Им будет тесно, и когда все будут пытаться не потерять равновесия и остаться на месте, отстаивать эту точку, они не смогут видеть и будут довольствоваться лишь тем, что не отступили. Другие же просто выберут другую точку. Кратчайшая линия между двумя точками именуется прямой, тут нас и подстерегает прогресс, шаг вперед. В искусстве же важен шаг, но не шаг по прямой. Пусть мне покажут, как в нем вообще можно шагать прямо. Для большинства искусство представляет собой запутанный клубок. Но стоит его распутать, как клубок исчезнет, а из получившейся прямой нити не сплетешь и петли, чтобы повеситься.

С искусством все обстоит не так просто. Все куда проще. Искусство — это не вопрос глазомера. Искусство — это не изображение. Искусство — это воплощение, а глаз служит лишь для поверки увиденного. Образованцы именуют обращение к духу спиритизмом. Образованцы знают, что никакого духа нет. Образованцы — все сплошь люди высокодуховные, потому как бедны духом. Образованцы точно знают, как все обстоит на самом деле. Они видят каждое ребро в теле человека и каждый сосуд в листе дерева, они опознают людей и деревья по ребрам и сосудам. Но ведь и человек был создан из ребра. Процесс творения, впрочем, не так прост. Он куда проще. Чтобы вновь поверить в ребро, придется получить удар по ребрам. Чтобы схватить ребро, не хватаясь за него. Чтобы взять ребро в руку, не беря в голову. Творение предшествует опыту. Опыт есть принятие сотворенного. Искусство же не означает принятия данного, искусство — это принятие дающего. Искусство — отдача, а не передача.

Природа тоже была создана. Человек, кажется, высшая точка ее творения. Но