когда внутренне соотносятся друг с другом. Все органичное прекрасно. Вол столь же прекрасен, как соловей. Однако для этого вол должен оставаться волом, а соловей соловьем. А картина — картиной.

Живопись последних десятилетий считают импрессионистской. Она стремилась передать внешние впечатления. Или, как сформулировал это кто-то из теоретиков, запечатлеть частицу живого, окрашенную эмоцией. Не природу, а именно фрагмент природы. Но видим-то мы не с помощью эмоций, а с помощью зрения. И поскольку не обладаем впечатлительностью художника, он выбирает тот фрагмент, который может нам понравиться. Фотография в этом деле куда надежнее, линза фотоаппарата фиксирует все куда честнее, и аппарат можно установить там, где нам заблагорассудится. Фотография вызывает воспоминания и тем самым удовлетворение. Однако это еще не делает ее произведением искусства, даже если раскрасить ее масляными красками. Природа, то есть подражание тому, что, как нам кажется, мы видим, не имеет с искусством ничего общего. Не обязательно знать названия растений, чтобы любоваться садом. Не обязательно распознавать предметы, чтобы почувствовать красоту картины. Мы радуемся закату, потому что поражаемся красоте цвета. Разве мы радуемся тому, что садится солнце? Или небо кажется нам более естественным, когда затянуто тучами? На небосводе искусства сияют редкие цвета. Зачем мазки, которых на небе и нет, чтобы наслаждаться красотой цвета? Мазок, линия имеет смысл, только если объединяет или разъединяет цвета. Картина — это красота поверхности. Картина, как и любое произведение искусства, представляет собой нечто цельное и неделимое. У нее нет объема. Картина, таким образом, лишена не только телесности, но и перспективы. Это обман, заблуждение. Однако ни обман, ни заблуждение не могут быть смыслом искусства.

На картину нужно смотреть ради самой картины.

Мы слышим музыку, однако не в состоянии ее понять. Она заставляет нас реагировать, подталкивает к чему-то, но ничего не говорит и ни о чем не повествует.

Только так и следует «понимать» живопись. В реальном мире мы никогда не слышали подобных звуков, не слышали подобного их соединения. Так где мы могли видеть подобное соединение цветов и форм, которое могло бы сподвигнуть нас на что-либо? Так чувствуют художники, которые и дают нам подобные выражения (экспрессионизм) вместо впечатления (импрессионизм).

Противники искусства полагают, что все художники хотят одного и того же. Если и так, они пытаются достичь этого разными средствами. Конечно, любое искусство начиналось с подражания. Однако натуралисты прежних столетий подражали природе куда искуснее. Они воссоздавали то, что действительно видели, а не то, о чем знали. Цель каждого художника есть обобщение и присвоение. Другими словами: объект подражания, то есть предметный пласт в живописи, — это не цель, но средство. Однако средство не единственное. Художники прошлых веков, настоящие художники, не изображали предметный мир ради его изображения. Он был для них лишь одним из составных элементов того, что называется картиной. Существовали великие художники, имена которых не получили известности, а иногда и не были названы, которые создавали великие картины не хуже картин прославленных мастеров. Так называемое народное искусство куда образнее, чем большинство того, что выставляется в музеях под видом картин. Картины на стекле крестьянских художников из Баварии, скульптуры негров. Простой народ и дети умеют видеть. Образованный же человек видит лишь идеал, встретить который невозможно. Его идеал — это его опыт. Искусство обходится без идеала. Искусство просто присутствует.

Созерцание искусства

Бóльшая часть современников чересчур доверяет глазам, которыми при этом даже не научилась видеть. Все они требуют от картины передачи своих оптических впечатлений, по сути, даже не являющихся их собственными. Если бы созерцающий картину обладал собственными оптическими впечатлениями, он сам уже мог бы считаться художником. Быть художником означает выразить собственное видение. Единство видения и его выражения и есть сущность искусства. Великие новаторы XIX столетия оставили наследие двоякого рода: материальное, которое их сегодняшним последователям и подражателям досталось даром и за которое они в страхе крепко держатся, и духовное, которое называют экспрессионизмом. Подражатели цепляются за формы, созданные великими художниками. Вместо того чтобы создать свое, индивидуальное, они подражают композициям картин старых мастеров. Подражают именно картинам, а вовсе не природе, к которой столь истошно взывают. Подражание же никогда не будет искусством. Немного надо, чтобы перерисовывать понравившиеся картины или же раскрашивать пейзажи. Подражание, обезьянничание, однако, не свойственно тем современным художникам, кто вступил в духовное наследство великих новаторов прошлого. Когда говорят о нехватке у них формы, имеют в виду форму унифицированную. Все мы люди, но все-таки ни один не похож на другого. Мнимое сходство есть лишь результат обращения к унифицированной форме. Следует оставаться верным себе, тогда как подобная униформа меняется вместе с модой. Переоденьтесь в сюртук эпохи бидермайера, кринолин, римскую тогу или греческий хитон — тело не изменится. А тело искусства не способен изменить ни даже внешний свет, ни тень. Тело изменяется только под воздействием души, которой и служит. Изображать тело без души — это не искусство. Но и передать состояние души еще недостаточно для подлинного искусства. Даже прекрасную душу можно превратить в китч. Искусство есть воплощение духовного переживания. Единственное, что ограничивает художника и одновременно служит ему опорой — это материал, в котором он работает. Любая конвенциональная форма представляет собой опору для разрушающегося здания, корсет для распадающегося тела. Искусство есть рождение, а не возрождение, даже если назвать его Ренессансом. Если хочется насладиться изысканным плодом, следует пожертвовать его оболочкой. Но даже самая прекрасная оболочка не поможет, если внутри пусто. Художник пишет то, что видит внутренним чувством, воплощая экспрессию своего естества. Художник осознает, что он лишь проводник воплощения сущности. Его существо преходяще, а потому он воспринимает себя, как и все преходящее, исключительно как подобие, иносказание. Он играет в жизнь, играет с жизнью, играет жизнь. Внешние впечатления для него суть выражения внутренних. Он носитель собственного взгляда и внутреннего видения, внутреннего образа. Разве может он повлиять на то, что образ этот отличается от внешнего? Разве Бетховену отстукивали ритм? Нет, это он заставлял людские массы по всему миру маршировать, побеждать или терпеть поражение в ритме своих сочинений! Великие мастера прошлого, Маттиас Грюневальд, Эль Греко, Зегерс и Сезанн, творили человека по своему подобию и в соответствии с образами на своих полотнах. Живописцы недавно минувшей эпохи отправляли человека на костюмированные балы на воде и на суше. Художники не творили образы, но следовали им. Подлинный же художник должен создавать образы. А образованцам следует наконец отрешиться от заученного и посмотреть на мир вокруг.

Образование — непреложный факт, лишающий нас свободы творчества и превращающий