— Что с ними делают? — спрашивала Сьюзи с невинным видом.

— Эти печати используются для подписи документов, — объясняли ей. — Они заменяют вашу подпись.

— Как ты на это смотришь, милая? — отвечал я. — А не купить ли нам дюжину в подарок друзьям? Я сделаю рисунки и закажу вырезать.

Тут Сьюзи смотрела на меня влюбленными глазами.

— Какая прекрасная идея, милый! Только вот бы узнать, где их можно вырезать. Нет ли здесь случайно поблизости фабрики?

…Таким путем мы мало-помалу собирали информацию о компаниях, чьи фабрики работали в Сингапуре.

Затем мы отправились в Коломбо-Корт — комплекс правительственных учреждений недалеко от знаменитого отеля «Раффлз». В офисе на семнадцатом этаже находился свой «Компани-хаус», где всякий желающий мог получить данные о компаниях с помощью компьютера. Одно нажатие кнопки — и перед нашими глазами вся сеть, множество нитей, ведущих от Гонконга к Сингапуру; имена Пун и Тат Хинг всплывали на каждом шагу.

Мы составили список имен и адресов держателей акций компаний, делающих свой бизнес на слоновой кости, и постарались расположить их в порядке значимости, в зависимости от числа акций и размеров компании. Когда мы справились, что же кроется за адресами компаний, мы были удивлены: многие из них ютились в непритязательных квартирах в кварталах многоквартирных домов в небогатых частях города. Но когда мы отправились по адресам сингапурских резиденций гонконгских директоров, нам открылась совсем иная картина; виллы, шикарные квартиры в самых престижных районах. Многие из них были оборудованы контрольно-пропускными пунктами. Было очевидно, что контроль за деятельностью компаний велся именно отсюда.

* * *

Сьюзи дозвонилась до правительственного учреждения, ответственного за соблюдение ограничений КИТЕС, и попросила об интервью. На другом конце провода с неохотой шли на сотрудничество и сначала потребовали список вопросов. Поэтому мы изменили наши планы и сначала направились к косторезной фабрике «Сан Чон», находившейся в собственности гонконгской семьи Лэ и основанной в 1984 году. Мы знали, что Майкл Лэ, наряду с братьями Пун, был одним из тех, кто больше всего нажился на «амнистии» слоновой кости в 1986 году.

Фабрика располагалась на четвертом этаже крупного здания, разделенного на маленькие производственные помещения. Мы поднялись по лестнице и очутились на лишенном козырька балконе; солнце напекало нам головы. На верхней лестничной площадке стояли три больших упаковочных ящика; я переписал с их стенок данные об отгрузке товара. Откуда-то неподалеку доносился звук сверления.

Я вошел в открытую дверь, ведущую с балкона в помещение, Сьюзи последовала за мной. К нам подошел молодой китаец. Доверительно улыбаясь, я протянул ему карточку «Бокс филмз».

— Привет. Не хотите ли поговорить с нами? Мы собираем материал для фильма о торговле слоновой костью.

Я заранее решил играть в открытую. В конце концов эта фабрика принадлежала не Пуну.

Ход оправдал себя. Наш собеседник назвался Лэ Ю Ки — членом семейного синдиката Лэ. Похоже, он был счастлив всё нам показать и повел нас в цех, где рабочие размечали бивни для изготовления печатей. Машина, с помощью которой они вырезались, непрерывно подавала воду к режущему инструменту. На изготовление каждой печати уходило не более пяти секунд — вся процедура напоминала очистку шкурки с яблока. Ю Ки похвастался, что даже мелкие обрезки идут не на свалку, а в дело — из них изготовляются бусы.

Готовые печати паковались в ящики, по тысячи в каждый; вес такого ящика составлял двадцать килограммов.

— Мы сегодня производим лишь один ящик в день, — сказал Ю Ки, видимо, рассчитывая на сочувствие, — у меня сегодня только десять рабочих, а было куда как больше; когда мы впервые перебазировались в Сингапур, чтобы избежать контроля со стороны КИТЕС, у нас их было пятьдесят.

«Да, но коль скоро каждая печать продается по двадцать фунтов, то оборотец-то все равно немаленький», — подумал я.

— Значит, переехав сюда, вы смогли использовать лазейку в системе КИТЕС? — спросил я, решившись на еще более смелый шаг. — Это путем ввоза обработанной кости в Гонконг?

— Именно так, — кивнул Ю Ки.

— А нет ли в этой системе еще лазеек? Может быть, кто-то другой пользуется ими?

Ю Ки улыбнулся с видом знающего человека.

— Да есть одна простая лазейка — ею пользуются компании, изготовляющие бусы. Они вывозят обрезки кости из Гонконга — по легальным разрешениям. Те же разрешения должны использоваться и при экспорте бус. Но при изготовлении бус в отходы идет до двадцати процентов. Значит, из каждых ста килограммов обрезков кости получается 80 килограммов бус. Значит, остается разрешение еще на двадцать килограммов кости.

— И как же эти разрешения используют?

— Ввозить готовую продукцию в Сингапур можно по-прежнему без разрешений. Так было всегда, но сегодня, после того как гонконгская лазейка закрылась, этот путь приобрел особое значение. Стало быть, они ввозят сюда законченные изделия из добытой браконьерами кости, обработанной где-нибудь в Тайване или Дубае. А затем уже их везут в Гонконг или Японию по остающимся разрешениям.

Так вот как все это делается. Теперь мы знали, каким образом Сингапур играет роль посредника между дубайскими фабриками и потребителями их продукции. Роль Сингапура возросла с августа 1988 года, когда Гонконг ужесточил свое законодательство. Дело было не только в фокусах с отходами производства: у них на руках еще оставалось множество документов об «амнистии» слоновой кости, которые могли быть предъявлены, если кость, контрабандой ввозимая в Гонконг, все же будет раскрыта.

— Все, что вы рассказали, впечатляет, но уж больно хитроумно для нашего фильма. А как по-твоему, Сьюзи?

Сьюзи поправила брошь, под которой у нее был спрятан микрофон.

— Все это интересно, хотя я ничего толком не разобрала, — соврала она. — Спасибо за то, что потратили на нас время, мистер Лэ.

По пути назад в отель мы обсуждали откровения мистера Лэ.

— В общем, надо изучать фабрики бус. Их множество, — сказала Сьюзи.

— Теперь еще эта лазейка с обрезками, — сказал я, по-прежнему находясь под впечатлением наших открытий. — Это действительно способ покупки разрешений. Бумага — вот что становится самым ценным. С ее помощью отмывается браконьерская кость, которая таким путем вдвое возрастает в цене. Да что там вдвое! Обрезки кости стоят каких-нибудь двадцать долларов за кило, а бивни, если на них имеется разрешение, — около двухсот!

— Так им даже не нужно делать бусы, — заключила Сьюзи. — Ведь можно просто выкинуть обрезки, а выданные на них разрешения использовать для экспорта хоть сырья, хоть готовой продукции, и по-прежнему делать огромные деньги!

…Мы вернулись в гостиницу, анализируя наши открытия. На доске объявлений висело письмо для некоей Наоми Уоттс.