Шрифт:
Закладка:
– Ой, дорогуша, куда ты? – изумляется она. – Капучино будешь?
Я не отвечаю. Я бреду. Бреду. Бреду. Пока не срываюсь на бег.
Не успев домчаться до холла, вытаскиваю телефон и, плохо понимая, что же я делаю, прокручиваю на экране контакты, нахожу его имя и со всей дури давлю на зеленую кнопку. Он отвечает после третьего звонка.
– Привет. Что случилось? Что с тобой?
Начинаю говорить, но давлюсь словами и, глотая слезы, лишь икаю да всхлипываю. Скрючиваюсь в углу холла, не обращая внимания на снующий вокруг медперсонал. Впрочем, они безучастно проходят мимо. На этом этаже проводят химиотерапию. Здесь никого ничем не удивишь. Подумаешь, очередной конец света. Уже в который, который, который раз…
– Я сейчас буду, – обещает он и вешает трубку.
– Она не хотела тебя обидеть, – настаивает Аарон.
Мы сидим в какой-то открытой допоздна обшарпанной забегаловке под названием то ли «Папаня», то ли «Папуля», непонятно каким образом затесавшейся на Лексингтон-авеню. Подобным заведениям просто не место в центре города. Я давлюсь второй чашкой крепкого, пережаренного, горького кофе. Сливок я не заслуживаю.
– Нет, хотела, – упорствую я.
Эти фразы мы мусолим уже минут двадцать, с того самого мгновения, когда я, согнувшись в три погибели, выползла из двойных дверей клиники и столкнулась на выходе с Аароном.
– Она давно таила на меня злобу. Просто сдерживалась.
– Она напугана.
– Она так распалилась. Я никогда не видела ее в таком гневе. Она готова была меня убить.
– Она столько всего пережила, – наседает Аарон. – Прошла через огонь, воду и медные трубы. И теперь думает, что ей все по плечу, даже алкоголь.
Я пропускаю его слова мимо ушей – слабое они утешение.
– Ее я не упрекаю.
Я закусываю губу. Больше никаких слез. Только не перед ним. Таким открытым, близким… Чересчур близким…
– Но ее родители! Чем оправдать их поведение? В голове не укладывается! Ты даже не представляешь, что они за…
Аарон смахивает невидимую ресницу со своей щеки.
– Ты даже не представляешь, – упрямо бормочу я.
– Все возможно, – соглашается Аарон, – хотя мне кажется, они искренне заботятся о ней. А это уже хорошо, согласна?
– Они бросят ее, – бурчу я. – Они только и делают, что бросают ее. Когда она нуждается в них больше всего, они сбегают от нее на край света.
– Но, Данни… – Аарон наклоняется ко мне. Молекулы воздуха застывают и недвижно повисают между нами. – Сейчас они с ней. И они нужны друг другу. Только это и важно.
Я вспоминаю его обещание на углу Перри-стрит. А как же я? Как же моя вера в то, что мы с Беллой навсегда вместе? Только она и я. В то, что я единственный человек в ее жизни, на которого можно положиться? В то, что я единственный человек, который всегда будет с ней рядом?
– Не только, – протестую я, – если они возьмут и бросят ее.
Аарон наклоняется ближе.
– Мне кажется, ты ошибаешься.
– А мне кажется, ты ничего не понимаешь, – огрызаюсь я.
Похоже, я дала маху, позвонив ему. И о чем я только думала?
– Ты заблуждаешься, – качает головой Аарон. – Ты полагаешь, если у любви нет будущего, то это и не любовь вовсе, а так, одно название. Нет. Любовь не нуждается ни в каких доказательствах. Она есть, пока она есть. Здесь и сейчас. Любовь плевать хотела на будущее.
Наши взгляды пересекаются, и мне мерещится, что он все прочел по моим глазам. Догадался. Прозрел. Узнал, что произошло в ту ночь между нами. Я должна ему все рассказать. Пусть он разделит со мной это невыносимое бремя.
– Аарон, – начинаю я, но замолкаю на полуслове. У Аарона звонит смартфон.
Он вытаскивает его, смотрит на экран.
– Это по работе. Я сейчас.
Он выбирается из нашего закутка и, оживленно размахивая руками, подходит к стеклянной двери, загораживая надпись с названием забегаловки. Все, что я вижу, это «Пап…». Ко мне подходит официантка, спрашивает, не желаем ли мы что-нибудь съесть. Я трясу головой и прошу счет.
Она с готовностью протягивает чек. По всей видимости, она сразу поняла, что мы у них не задержимся. Оставив на столике чаевые, я беру сумку и иду к Аарону. Он как раз заканчивает разговор.
– Прости, – извиняется он.
– Ерунда. Мне все равно пора уходить. Работа не ждет.
– Сегодня суббота, – напоминает он.
– У корпоративных юристов суббот не бывает, – бормочу я. – К тому же в последнее время я все дела запустила.
Он криво улыбается, пытаясь скрыть огорчение.
– Спасибо, что встретился со мной. Согласился прийти. Честное слово, я тебе очень признательна.
– Да о чем ты, Данни, звони в любую минуту, хорошо?
Я улыбаюсь. Киваю.
Выхожу на улицу, и колокольчики над дверью заливисто звякают – белль.
Первая неделя ноября. Белла упорно не желает со мной общаться. Я звоню ей. Засылаю к ней Дэвида с различной вкуснотенью.
– Дай ей немного времени, – убеждает меня Дэвид.
Какая нелепость, эти его слова. Вздор. Не хочу даже слышать об этом. Не собираюсь с ним ничего обсуждать.
Доктор Кристина ни капли не удивлена, увидев меня в своем кабинете. Не удивлена и я. Она расспрашивает меня о семье, и я рассказываю ей о Майкле. Последние месяцы многое стерли из моей памяти. Каким он был? Я старательно припоминаю всякие мелочи. Его смех и невообразимо гибкие руки, двигавшиеся, будто на шарнирах. Его каштановые локоны, мягкие и курчавые, как у младенца. Его большущие карие глаза. То, как он называл меня «дружище» и брал с собой в палатку, разбитую на заднем дворе, чтобы я потусила с ним и его друзьями. Он не сторонился меня, как обычно старшие братья чураются младших сестренок, хотя, конечно, и у нас с Майклом не обходилось без драк. Однако я всегда твердо знала, что Майкл меня любит и хочет, чтобы я была рядом.
Доктор Кристина говорит, мне надо смириться, принять жизнь такой, какова она есть, и понять, что не все в ней подвластно моей воле. Лишь об одном доктор Кристина умалчивает – впрочем, слова тут излишни, – что смириться с этим выше моих сил.
Я по-прежнему хожу на сеансы химиотерапии, но не поднимаюсь наверх, в палату к Белле. Сижу в холле, читаю рабочую почту и жду, когда Белла закончит и уедет домой.
В следующую среду, когда я, пристроившись на бетонном подоконнике, по низу которого вьется листва какого-то искусственного дерева, просматриваю документы, мимо меня неторопливо проходит доктор Шоу.
