– Да! – вырывается у меня истошный вопль. – Однозначно и категорично – да!

– Ну тише, тише, – утихомиривает меня Олдридж. – Работать предстоит в Калифорнии. Частично в Кремниевой долине, частично – в Лос-Анджелесе, где живут Жорди и Анья. Они хотят как можно меньше покидать свой офис в Городе ангелов. Раскачиваться некогда – возможно, мы приступим к работе уже в следующем месяце.

– Кто из партнеров поведет дело?

– Я, – улыбается Олдридж, сверкая ослепительно белыми зубами. – Знаете, Данни, вот смотрю я на вас, а вижу себя в молодости. Вы не даете себе спуску. Как и я когда-то.

– Просто я люблю свою работу, – отвечаю я.

– Знаю, знаю, но вот отвечает ли работа вам взаимностью? Вот что важно.

– Какая взаимность! Мы же корпоративные юристы. Работа держит нас в ежовых рукавицах.

– Возможно, – смеется Олдридж, – однако вряд ли я продержался бы в этой сфере так долго, если бы не пришел к разумному компромиссу и не заключил некое подобие соглашения.

– Между вами и работой?

Олдридж снимает очки, смотрит мне прямо в глаза и произносит, чеканя каждое слово:

– Между мной и моими амбициями. Каким будет ваш компромисс – решать не мне. Я до сих пор работаю восемьдесят часов в неделю. Мой муж, благослови его Бог, порой готов меня убить, но…

– Вы соблюдаете условия соглашения.

Олдридж надевает очки и усмехается:

– Я соблюдаю условия соглашения.

* * *

На дворе – меланхоличный октябрь, и до ай-пи-о, первичного размещения акций, намеченного на середину ноября, почти целый месяц. В обед, ссутулившись над фирменным салатом из «Свитгрина», я звоню Белле. Она звонко и радостно чирикает в трубку, что к ней зашли девочки-помощницы и они обсуждают новую выставку в галерее. «Прости, не могу говорить!» – извиняется она. Отлично.

Я пораньше сбегаю с работы, чтобы заскочить в ресторанчик «Хару» и заказать любимые блюда Дэвида. Вот он обрадуется: за курицу в соусе терияки он готов заложить душу. С недавних пор мы с ним превратились в каких-то «странников в ночи», нам даже поговорить нормально не удается. В последний раз, насколько помню, мы с ним беседовали по-человечески в клинике, когда Белле делали операцию. О свадьбе мы уже и не заикаемся.

Я сворачиваю на Пятую авеню и решаю прогуляться. На часах – шесть вечера, Дэвида еще часа два не будет дома, а погода – благодать. Не денек, а настоящая осенняя сказка. Над головой нещадно палит солнце, ленивый ветерок мягко шебуршит листвой, счастливый город живет своей обычной и обыденной жизнью, а ты идешь в футболке, наслаждаясь теплом и светом, хотя воздух по-осеннему прохладный и разум настойчиво советует натянуть свитер.

Такое чувство, что у меня за спиной выросли крылья, и, проходя мимо «Интимиссими», магазинчика нижнего белья, я не могу удержаться от соблазна и заскакиваю внутрь.

Не мешало бы побаловать нас с Дэвидом сексом. Я задумываюсь: наши отношения с ним такие надежные, прочные, основательные, что до этого дня у меня и мысли не возникало разнообразить нашу интимную жизнь. Раздвинуть горизонты, слететь с катушек, помахать плеткой. Поверховодить в постели. Но ведь все в моей власти, верно? Может, пора бы уже и раскрепоститься? А то Белла частенько – я бы даже сказала безостановочно – шпыняет меня за сексуальную скованность.

В магазине у меня разгораются глаза: сколько же здесь прелестных кружевных вещичек! Крошечных бюстгальтеров с бантиками и трусиками им под цвет. Отделанных рюшем неглиже с нашитыми по подолу розочками. Шелковых пеньюаров.

Я намеренно выбираю черную кружевную сорочку и мальчишеские шортики. Совершенно не в моем стиле, но абсолютно в моем духе. Не примеряя, оплачиваю покупку и несусь к «Хару». Звоню им и на ходу делаю заказ. Нельзя терять ни минуты.

* * *

Поверить не могу, что я решилась на это! Дэвид поворачивает в замке ключ. Коленки мои дрожат, и я еле сдерживаюсь, чтобы не рвануть с места и не спрятаться в спальне. Впрочем, уже поздно: везде мерцают свечи, и по квартире плывет лирический тенор Барри Манилоу. Ни дать ни взять – сексуальная сцена из сентиментальной комедии девяностых.

Дэвид заходит в прихожую, бросает на стойку ключи, ставит портфель, нагибается, чтобы снять туфли, и вдруг деревенеет. Замечает романтическую обстановку. Меня.

– Ничего себе…

– Добро пожаловать домой, – усмехаюсь я.

На мне черное нижнее белье и черный шелковый пеньюар, подаренный мне на каком-то девичнике лет сто назад. Я подхожу к Дэвиду, протягиваю ему хлястик и воркую вкрадчивым, совершенно не своим голосом:

– Тяни…

Он тянет за кончик ремешка, пеньюар распахивается и шелковым ручейком струится по моим ногам.

– И это все – мне? – сладострастно шепчет Дэвид, ведя указательным пальцем по бретельке прозрачной сорочки.

– А кому же еще?

– Здорово… Классно.

Трясущимися пальцами он неуверенно теребит бретельку и осторожно спускает ее с моего плеча. Шалунветер, врываясь в распахнутое окно, клонит пламя свечей.

– Потрясающе, – хрипит Дэвид.

– Рада, что тебе нравится.

Я снимаю с него очки и кладу их на диван. Расстегиваю пуговицы на его рубашке. Белой. «Хьюго Босс». Это я подарила ее Дэвиду на Хануку два года назад. Тогда я купила ему три рубашки: белую, розовую и голубую в полоску. Голубую он так ни разу и не надел. А я была от нее без ума.

– Ты неотразима. Почему ты никогда так не одеваешься?

– Потому что в таком виде нельзя ходить на работу. Даже по пятницам, – отшучиваюсь я.

– Я серьезно.

Расстегнув последнюю пуговицу, я вытряхиваю Дэвида из рубашки: вначале из одного рукава, затем из другого. Прижимаюсь к его теплому телу. Дэвид всегда теплый. Всегда-всегда. Волоски на его груди щекочут мою кожу.

– Пойдем в спальню? – предлагает он.

Я киваю.

Не успеваем мы отойти от дивана, как он крепко целует меня. Лихорадочно, взволнованно, горячо. Его пыл ошеломляет меня. Я отстраняюсь.

– Ты чего? – удивляется он.

– Ничего, – с замиранием сердца шепчу я. – Не останавливайся.

И он не останавливается. Он ведет меня в спальню, покрывая поцелуями мое лицо. Срывает с меня сорочку и целует мое обнаженное тело. Не отрываясь от меня ни на миг, он укладывает меня на простыни, и вот когда мы, обезумев, несемся в зияющую бездну страсти, он поднимает на меня глаза и спрашивает:

– Когда мы поженимся?

В голове у меня полный сумбур. Усталость рабочего дня, тяготы месяца, полбокала вина, выпитого перед тем, как устроить этот маленький спектакль, – все смешалось, закружилось в хаосе.

– Дэвид, – шепчу я, – давай обсудим это позже.