— Если бы не этот проклятый фонарь… Да и ты ничего не заметил! Но теперь-то уж мы не заблудимся…

Серафим даже не пытался ответить. Они поплелись дальше. Орасио изнемогал. В его мозгу возникали какие-то расплывчатые, туманные образы. То ему слышался фабричный гудок, то виделся Матеус у своего застекленного закутка, то рабочие, входящие на фабрику. Все время одно и то же, одно и то же…

Теперь они спускались, и шаг их становился все менее уверенным. Обессиленные руки соскальзывали с посоха. Иногда снег под ногами проваливался и они падали на ощетинившийся вереск.

Серафим словно в тумане видел перед собой жену и детей. Затем представлял себе, как его хоронят. Священник, пономарь, крест… Хлопьями падает снег. Он в гробу, за гробом идут плачущие жена и дети. Позади друзья, одетые в черное, их плечи и шляпы покрыты снегом. Снег в одно мгновение побелил землю, наваленную вокруг вырытой могилы. Жена продолжает плакать… Он подумал, что если ему придется умереть здесь, пройдет много дней, прежде чем найдут его труп. Наверно, это будет только весной, когда растает снег. Он ужаснулся этой мысли…

Появились сосны: через каждые десять-пятнадцать метров попадались стволы с причудливыми очертаниями ветвей. Их становилось все больше и больше. Серафим опять упал и тяжело пополз, как пресмыкающееся, среди этих неподвижных призраков.

Ковильян был уже недалеко. Обычно ночью, даже на большом расстоянии, над городом виднелось зарево. Но сейчас небо было закрыто тучами, и только слабый, очень слабый свет едва просачивался сквозь падавший снег. Заметив его, Серафим заплакал. Орасио хотел подбодрить товарища, но не мог выговорить ни слова. Он чувствовал страшную усталость, она не давала ему дышать и сжимала грудь. Так прошло несколько минут. Орасио поглядел в сторону Ковильяна. «Теперь мы идем правильно. Там внизу должна быть Алдейя», — подумал он. Серафим с трудом встал… Они продолжали спускаться по склону. Они уже потеряли способность нащупывать ногами камни, которые грозили скатиться вниз, и впадины, заросшие вереском. Бросив свои посохи, они брели, отдавшись на волю случая, скользили, падали…

По-прежнему в горах завывал ветер, и наводящее ужас эхо откликалось в долине. Они плелись все медленнее и медленнее. У Орасио было такое чувство, будто вместо ног у него какие-то деревянные подпорки, на которые налипает снег. Тело было живым только до бедер, и жизнь в нем теплилась глубоко внутри, как в сердцевине дерева.

Серафим отставал. Орасио останавливался и поджидал своего спутника, понимая, с каким трудом дается тому каждый шаг. Шляпа, на которую налипло много снега, давила так, будто он нес на голове камень. А между воротником и шеей образовался снежный обруч, который сжимал горло хуже ярма. Орасио упорно старался вытряхнуть оттуда снег, но руки не слушались его. Серафим снова упал и долго не поднимался…

Уже было за полночь, когда старик крестьянин Сарго проснулся от шума за дверью. Он поднялся и прислушался. Проснулась жена и тоже стала вслушиваться. Шум повторился. Это был глухой стук, казалось, кто-то бьется головой о дверь. У Сарго мелькнула мысль: а вдруг грабители? Его дом стоял на отлете, высоко в горах. Отсюда до первых домов Алдейя-до-Карвальо было неблизко.

Старик дрожащими руками зажег лампу. У него нечего воровать, но бандиты могли думать иначе. Нередко случалось, что со злости они даже убивали. С лампой в руке он пошел разбудить сына, Леопольдо, который спал наверху. Когда сын встал, старик приблизился к двери и крикнул:

— Эй, кто там?

Никто не ответил. Однако у двери снова послышался глухой шум; теперь казалось, что какое-то животное трется о нее крупом. «Должно быть заблудился осел или лошадь», — подумал старик и немного успокоился.

— Кто там? — повторил он.

Снова молчание и снова тот же шум. Сарго посмотрел на окошко над дверью. Сын, угадав мысль старика, побежал на чердак. Осторожно высунул наружу голову, взглянул и сразу же вернулся:

— Там двое, — прошептал он. — Один лежит на земле, будто мертвый.

Сарго стоял в нерешительности. Снаружи по-прежнему раздавался стук, правда, все слабее, все глуше.

— Их засыпает снегом… — снова заговорил Леопольдо.

Старик приложил ухо к двери.

— Кто там? Кто это?

Сарго уловил хрипение человека, который силился что-то сказать. Тогда он решился. Передал лампу жене и вооружился посохом. Сын с поднятой дубиной стал рядом… Как только старик открыл дверь, на порог упал потерявший сознание человек. Другой остался лежать на снегу.

Жена Сарго вскрикнула от испуга и жалости и сразу же бросилась разжигать очаг. Старый крестьянин пошел достать бутылку водки. А Орасио, словно пробуждаясь от тяжелого сна, думал о том, что завтра, как всегда вовремя, явится на фабрику…

VI

Хозяева целую неделю не отвечали на требования рабочих. Потом заявили, что, как известно, на ткани установлены твердые цены, и поскольку они не имеют права поднять их, то не могут и повысить заработную плату. Они очень сожалеют об этом, — из-за войны жизнь действительно стала трудной… Но ничего нельзя поделать. Два-три эскудо прибавки в день каждому рабочему в конце года составили бы огромную сумму…

На фабрике Азеведо де Соуза об отказе стало известно во время обеденного перерыва. Это сообщение не особенно удивило рабочих. Те, кто предсказывал, что хозяева не пойдут на уступки, злорадствовали:

— Ну… что я тебе говорил?

— Кто был прав? Скажи!

Трамагал, как обычно, разразился бранью. Но, увидев, что Педро улыбается, продолжал уже спокойно и серьезно:

— Ладно, цены на ткани нормированы… А как изо дня в день растут цены на все другие товары?.. Текстиль приносит хозяевам громадные прибыли, потому что это самое нормирование цен, как всем известно, золотая жила для фабрикантов…

— Вот тебе на! — воскликнул Педро. — Если все дорожает, почему бы им тоже не повысить цены на ткани?

Маррета и Трамагал стали ему возражать. Педро спорил… Некоторое время все толковали о заработках, жаловались на трудности жизни.

Внезапно Педро подошел к Орасио и сказал, что в следующую субботу берет расчет и переходит на другую фабрику, где будет работать на чесальной машине — это и легче, и выгоднее.

— Ты нажми на Матеуса, может быть, сумеешь занять мое место. Потом пусть себе чешут языки…

Орасио хотел было спросить Педро, как ему удалось устроиться на другую фабрику, но тот, дымя сигаретой, уже выходил из столовой. Тут Бока-Негра по секрету рассказал Орасио, что Педро — незаконный сын одного коммерсанта из Ковильяна, который покровительствует ему. Но, видимо, этот