Путники зашагали, вглядываясь в ночь, — не появится ли среди этого молочного моря скала? Но когда впереди вырастал какой-нибудь бугор, он оказывался под снегом. В шести-семи метрах от себя они вообще ничего не видели… Наконец они набрели на скалу, занесенную снегом только с одной стороны. Они обрадовались, нащупав маленькую пещеру, где с трудом могла поместиться овца. Над входом висели ледяные сосульки…

Серафим стал на колени, открыл фонарь и взялся за спички. Орасио, затаив дыхание, следил за его движениями. Серафиму удалось поднести зажженную спичку к фонарю, но она тут же погасла. Руки Серафима тряслись, открывая коробок, окоченевшие пальцы сгибались с трудом. Еще раз вспыхнул огонек, дрожавший от ветра, который проникал в пещеру. Немного погодя Серафим с торжествующим видом закрыл дверцу. При слабом свете лицо его словно удлинилось. Ресницы были запорошены снегом.

Нащупывая посохами дорогу, они зашагали дальше. Отвороты штанов затвердели и резали кожу, будто были из стекла. Орасио продолжал вглядываться в темноту: ему хотелось удостовериться, что они уже миновали Фрага-до-Нето — тогда большая часть пути пройдена. Но снег покрыл впадины и бугорки, камни и вереск — теперь все выглядело по-иному. Время от времени Орасио начинал думать об Идалине, но ее образ как-то потускнел в его памяти. Когда усталость особенно давала себя знать, перед ним из тьмы возникала мрачная фигура Матеуса. И Орасио находил новые силы продолжать путь, преодолевать снег, ветер и ночь. Единственным его желанием было поскорее добраться до дома Рикардо и согреться… Орасио напряженно всматривался, надеясь разглядеть вершину Фрага-до-Нето. «Должно быть, мы миновали ее, ведь черт знает сколько времени идем», — решил он. Ему по-прежнему мерещился Матеус, и он никак не мог отогнать от себя это видение.

Фонарь снова погас. Серафим, который нес его, остановился. На этот раз он не проронил ни слова. Орасио тоже молчал, оба они растерялись перед враждебной, неумолимой силой, которая господствовала над горами и ночью.

Орасио первый отважился сделать несколько шагов. Серафим сначала шел следом за ним, потом зашагал рядом. Десять, пятнадцать минут — и все время ветер, все время снег, все время резкая боль в руках… Наконец Серафим, повернув голову, пробормотал:

— Там…

Впереди справа виднелась скала, за ней высились утесы. Они поискали, нет ли пещеры…

— Здесь как будто тихо, — сказал Орасио.

— Ну, давай зажигай…

— Нет… Лучше ты.

— Да ладно, зажигай…

Ни тот, ни другой не хотели теперь брать на себя ответственность. Серафим с неохотой покорился и присел на корточки. Он протянул руку, пробуя ладонью, не дует ли ветер, но окоченевшая рука ничего не чувствовала. Он попросил Орасио:

— Проверь хорошенько, нет ли ветра…

Орасио вытянул руку, однако тоже ничего не почувствовал.

— Как будто нет. Но подожди, я распахну пальто…

Застывшими пальцами Серафим с трудом вытащил спичку из коробка. Чиркнул два, три раза. Появился огонек, но потух прежде, чем он успел поднести спичку к фонарю. Сердце у Орасио учащенно забилось. В ушах послышался страшный шум, который, казалось, возник в мозгу. Серафим не торопился вынуть из коробка последнюю спичку. Оба молча ждали чего-то необыкновенного — внезапного чуда, неожиданной помощи. Серафим сунул спичку обратно в коробок.

— Зажигай ты… — проговорил он.

— Почему я? — хриплым голосом безнадежно спросил Орасио.

Серафим сложил руки, возвел глаза к небу и забормотал молитву. Потом снова взял спичку.

Орасио прижал к скале полы пальто, чтобы защитить огонек от ветра.

Серафим чиркнул спичкой. Она загорелась у самой дверцы фонаря. Дрожащее пламя, то разгораясь, то уменьшаясь, продвинулось на несколько сантиметров. Орасио не сводил с него глаз. Все это не длилось и секунды, а ему казалось, будто прошла вечность. Фонарь не зажегся. На спичечном коробке на какое-то мгновение блеснула неясная светлая полоска и тут же исчезла.

— Пойдем… — прохрипел Серафим. И, поднявшись, побрел, не дожидаясь товарища. Он шел, согнувшись, с каждым шагом все больше наклоняясь вперед…

Теперь довольно часто встречались утесы и скалы. У Орасио отчаянно болели руки, казалось, они промерзли до самой кости. «Если бы я мог засунуть руки в карманы… Хотя бы одну». Орасио взял посох под мышку и сунул правую руку в карман. Но, сделав несколько шагов, убедился, что без посоха не обойтись. Пришлось вытащить руку.

— Послушай-ка! Что у тебя в мешке? — спросил он.

Серафим уже едва мог говорить, слова у него получались как бы обрубленные:

— Кое-какое барахлишко… для моего парня…

— А что, если нам оставить мешок тут? Заберешь на обратном пути…

У Серафима тоже давно болели руки. Но, осмотревшись вокруг, он понял, что, если оставит здесь мешок, никогда его не найдет.

— Нет… Тут вещей больше чем на пятьсот мильрейсов… Дай-ка его мне…

— Ладно, сам понесу.

— Дай мне…

Серафим перебросил мешок через левое плечо и передал Орасио фонарь. По-прежнему по пути им попадались скалы, покрытые большими простынями снега, но они уже не интересовали путников. Орасио швырнул ставший ненужным фонарь и сунул руку в карман. За несмолкающим воем ветра звон стекла не был слышен.

Орасио снова начал вглядываться в темноту. «Уже давно, — подумал он, — мы должны были добраться до Бейжамеса и увидеть огни Ковильяна. Но в Бейжамесе скалы не такие… И я не заметил, чтобы мы прошли мимо Портелы и Фрага-до-Нето…»

Серафим, хоть и бросил мешок, еле двигался; он плелся, как усталый медведь…

Орасио показалось, что он узнал скалы, мимо которых проходит тропа к Ковильяну. Однако сразу же понял, что ошибся…

Серафим споткнулся, упал и остался лежать распростертый на снегу. Мириады снежинок осыпались на него, словно он лежал под цветущей яблоней. Орасио нагнулся, чтобы помочь товарищу, но и ему изменили силы; окоченевшие руки не сгибались, будто были без суставов… Серафим с трудом встал на колени. Грудь у него вздымалась. Опершись на плечо Орасио, он медленно поднялся на ноги.

— Кажется, мы сбились с дороги, — пробормотал Орасио. — Сдается мне, это Мальяда-Велья…

Серафим взглянул на покрытые снегом скалы: «Нет сомнения, мы отклонились в сторону. Если продолжать идти в том же направлении, вместо Ковильяна окажемся между Наве и Пеньяс-да-Сауде». Он хотел сказать об этом, но не смог: из горла вырвался только хрип. В голове мелькнуло: «Парень, что погиб вместе с лошадью у самого отеля Пеньяс, тоже хорошо знал горы. Но, когда его застала буря, он не мог спастись…»

— Это Мальяда-Велья? Да?

Серафим еще раз попытался заговорить, но у него пропал голос. Он кивнул головой.

— Тогда лучше возьмем влево… Бейжамес должен быть вон там…