–Савмак!– позвал Олег.– Ты жив?

В ответ тишина, волхв позвал снова:

–Ратник, жрать не дам, если не отзовешься!

Снова никто не ответил, Олег напрягся, чуя недоброе. Когда он летел на канате вокруг дирижабля, ратника не видел ни висящим, ни падающим.

–Облечу еще раз,– сказал он Люсиль.– Сиди здесь, держись крепко.

Та нервно сглотнула и взмолилась:

–Не бросай меня одну. Мне страшно.

–Мне тоже,– признался Олег и оттолкнулся ногами от борта.

Теперь, во второй раз, он делает это умышленно, и нутро еще сильнее сжалось от напряжения и животного ужаса – человеческая природа такова, что стремится избежать опасности, а не идти ей навстречу. Так устроено первозданное начало, такое же, как у собак или кошек. Но человек не только зверь, все же в его нутре есть и другое, высшее проявление, именно оно заставляет его сражаться за веру, идеи и правду. Из-за него он сейчас летит на головокружительной высоте, а пальцы стискивают хлипкий канат, пока вокруг разгорается ураган.

Пролетев полный круг, Олег помчался на следующий. Но даже теперь внешние борта люльки пустые, только канаты одиноко треплются на ветру, волхв прокричал что было мочи:

–Савмак! Ты где?

Тонкий голос Люсиль из люльки пискнул:

–Может, его выбросило?

–Надеюсь, нет,– пробормотал волхв и снова громко позвал:– Ратник! Отзовись, если живой! Если помер – тоже крикни!

В гуле ветра и далеком грохоте воды снизу повисло гнетущее ожидание. Холодные и злые потоки воздуха ударяют в грудь, треплют и норовят сорвать, в люльке скукожилась Люсиль и, как паучиха, цепляется за канаты.

–Да как я крикну, коли помер!– спустя несколько тревожных мгновений раздался слабый голос Савмака откуда-то.

Олег к этому моменту облетел на канате дирижабль в третий раз, люлька снаружи все так же пуста и чиста, как прежде. Он крикнул:

–Да где ты? Я тебя не вижу!

–Пастор, ты человек духовный, все смотришь по-небесному,– отозвался непонятно откуда ратник.– А ты смотри по-земному. По-нашему.

Волхв крикнул:

–Загадки – это хорошо. Видать, тебе и помощь не нужна.

–Нужна-нужна!

–Так где ж ты?

–Да здесь!

–Да где?

–Внизу!

Олег полетел на следующий круг, уже даже приноровившись носиться, словно на карусели. Каната под ним еще много, потому волхв спустился до уровня дна люльки, от чего диаметр полета стал шире. Зато теперь прекрасно видно, на внешней стороне люльки на самом дне распластался вниз головой Савмак. Пальцы держатся за канаты, которыми оплетена люлька, и под эти же веревки подсунуты ноги.

Олег присвистнул.

–Это ты как туда забрался?

Савмак поморщился, на лубу испарина, щека поцарапана и из нее сочится багровое.

–Да вот,– отдувая со лба прядь, выдавил он с натугой,– дай думаю, погляжу, чего там снаружи показывают. Запутаюсь в канатах, повишу вверх тормашками.

Олег одобрительно кивнул.

–Полезный ты человек, ратник. Буря, а ты об общем благе печешься.

–Ага, об общем,– отозвался тот.– Вылезти-то поможешь, пастор?

Олегу пришлось снова устремиться к борту люльки, чтобы там аккуратно по канату спуститься к тыльной стороне дна и подать канат Савмаку.

–Тяни!– крикнул ратник.

–Да щаз,– отозвался волхв.– Чем я тянуть буду? Руки тебе на что? Подтягивайся.

Кряхтя и сопя, как разбуженный медведь, ратник полез по канату. Олег поднялся быстрее, потому как легче, и запрыгнул в люльку, крепко цепляясь за внутренние веревки. Ее все еще крутит, но уже не так быстро, потому как жуткая гроза близко, но теперь не сбоку, а чуть ниже слева. Там в чудовищном облаке серо-сизого цвета мелькают всполохи, гулко рычит гром, а воронка в самой его середине подсказывает – угоди они в эту тучу, так легко не отделались бы.

Савмак влез в люльку, тяжелый и взмокший, накренив ее своим весом и немого замедлив вращение.

–Фух,– выдохнул он, отвалившись в угол и не обращая внимания на все еще приличный крен.– Больше не смей заставлять меня летать на такой богомерзкой штуковине. Воин он для битв рожден, а не для полетов.

Олег, для страховки держась за канат, дотянулся до ручки с остатками лопастей и потянул на себя.

–А если битва в полете?– поинтересовался он.

Савмак кивнул уверенно.

–Если так, то можно. Но сейчас битва не идет. Так что вот чур не меня, а соседского коня от твоих летательных дел, пастор.

–А разве сражение со стихией не битва?– поинтересовался Олег, выворачивая ручку на полную.

–Это ваши, духовные битвы,– со знающим видом сообщил ратник и поднял указательный палец.– А воин должен вести битву понятную. С видимым и осязаемым врагом. Ты наш защитник от сил тьмы, а я – от мечей и копий.

–Какие копья?– удивился Олег.– Видал, какие у послушников эспиньоли? Говорил я, порох как оружие применять будут. Они все нет, нет, во благо… Вот оно благо – в нас из этих эспиньолей целых три благостных фанатика целились.

Савмак кивнул и вытер пальцами со щеки кровь, она так и сочится из глубокой царапины.

–Видал,– согласился он.– Я думал это пистолет колесцовый. Наверняка у них не только эспинь… как их там, есть.

–И ружья есть, полагаю,– согласился волхв, с огромным трудом выкручивая ручку и правя неуправляемым дирижаблем.

–Почему только теперь воспользовались?– задумчиво протянул ратник.

Кое-как Олегу удалось выровнять полет воздушного судна – теперь оно движется в воздушном потоке хоть и под острым углом, но зато равномерно и не крутясь, а пассажиры не вываливаются из люльки.

–Так фанатики же,– сообщил он миролюбиво.– Блюдут традиции. Вон Люсиль хотели традиционно сжечь, очистив ее грешную душу священным пламенем.

–Ничего моя душа не грешная,– обиделась Люсиль, она все еще таится под толстыми канатами и, судя по вцепившимся в верхнюю веревку пальцам, вылезать оттуда не собирается до конца полета.

Савмак выглянул за край, на лице мелькнула тень ужаса – сам не верит, что несколько мгновений назад болтался над пропастью, рискуя сорваться в ее пучину. Он второй раз за день поплевал через плечо и сложил руки в молебном жесте, пробормотав что-то под нос.

–Падре в городе, где я спасался, рёк,– проговорил ратник уже громче,– что все, кто родился на свет, уже этим грешны. И надо вымаливать прощение за это дело.

Нос Люсиль распух, глаза красные, явно плакала от страха и ужаса, пока Олег летал вокруг дирижабля на канате, а сама дрожит от холода, потому как на этой высоте в самый раз карасей морозить. Но ответила уверенно и четко: