государственный заем, назначив каждому знатному семейству точную сумму взноса, рассчитанную в соответствии с его состоянием. На Пасху 1189 г. военные корабли выступили в поход, унося с собой разношерстную и необученную армию, наскоро собранную со всех уголков Италии.

За последующие месяцы это воинство разрослось, пополнившись англичанами и французами, датчанами и фламандцами, немцами и сицилийцами. Из четырех европейских монархов, принявших участие в походе, двое умерли, не добравшись до Святой земли: сицилийского короля Вильгельма Доброго в возрасте тридцати шести лет сразила болезнь, а Фридрих Барбаросса, к тому времени уже старик, утонул при переправе через реку Каликадн на юге Анатолии. Но оставшиеся двое были готовы повести своих подданных в бой: Ричард Львиное Сердце, уже вошедший в легенды благодаря отваге и рыцарской доблести, но при этом безрассудный, безответственный и ненадежный, и Филипп Август, угрюмый и начисто лишенный обаяния, но своей мудростью и политической дальновидностью заслуживший место в ряду лучших французских королей (в отличие от Ричарда, на деле оказавшегося одним из худших королей Англии).

Самое доброе, что можно сказать о Третьем крестовом походе, – это то, что он был определенно лучше Второго как с точки зрения организации, так и в плане компетентности его предводителей. Крестоносцам удалось добиться одной значительной победы: после двухлетней осады они отвоевали Акру. Пусть они и не всегда соответствовали высоким стандартам рыцарства, установленным Саладином (хладнокровное избиение без малого трех тысяч пленных сарацин после падения Акры стало очередным несмываемым пятном на репутации Ричарда), но в целом сражались отважно, а подчас и героически. Тем не менее поход окончился поражением: Иерусалим остался в руках мусульман. Захват Акры – единственного и совсем небольшого королевства – смог лишь отсрочить еще на столетие, но не предотвратить окончательный распад Утремера.

Что касается Венеции, то ее дальнейшая роль в Третьем крестовом походе – как и во Втором – остается своеобразной загадкой. В хрониках того времени она почти не упоминается. Быть может, ее вклад ограничился транспортировкой армии и снаряжения – и в этом случае можно не сомневаться, что плату за свои услуги она получила сполна и немедленно. Венецианские купцы тоже не тратили время зря: известно, что уже через несколько дней после сдачи Акры они восстановили контроль над своим кварталом. Но о могучем военном флоте не упоминается больше ни словом. Дож Мастропьетро откликнулся на папский призыв, после чего, по-видимому, счел свою задачу исполненной. В любом случае он не любил военные экспедиции. Куда больше его интересовали внутренние дела: он сосредоточился на усовершенствовании судебной системы, создал орган народных прокураторов, призванных представлять интересы республики во всех юридических процедурах, а также учредил специальный суд для иностранцев. К периоду его правления относится первое упоминание о Кварантии, или Совете сорока, – органе исполнительной и судебной власти, занимавшем промежуточное положение между Большим советом и синьорией. Первоначальный замысел, похоже, заключался в том, чтобы создать некое совещательное собрание – наподобие прегади, только в большем масштабе; но позднее, когда должность «приглашенного» стала постоянной и прегади превратилось в бессменный сенат, за Кварантией сохранились исключительно судебные функции.

Все эти перемены были достаточно важными, и вклад, который Орио Мастропьетро внес в развитие республики за четырнадцать лет своего пребывания на посту, определенно заслуживает уважения. Не его вина, что многим историкам он представляется бесцветной фигурой: ему просто не посчастливилось оказаться в тени двух величайших дожей средневековой республики и между двумя самыми судьбоносными главами ее истории. О его предшественнике Себастьяно Дзиани и «венецианском мире» между императором и папой мы уже поведали; теперь настало время обратиться к более мрачному и позорному триумфу Венеции – к той отвратительной авантюре, которую по необъяснимому недоразумению до сих пор именуют Четвертым крестовым походом, и к ее архитектору Энрико Дандоло.

Сколько в точности лет исполнилось Энрико Дандоло к 1 января 1193 г., когда его провозгласили дожем Венеции после смерти Орио, никому не известно. Легенда гласит, что он уже был восьмидесятипятилетним старцем, слепым как крот, но в это трудно поверить, когда читаешь о его кипучей энергии и, что уж греха таить, о героизме, который он являл через десять лет после избрания, на стенах Константинополя. Более правдоподобно, что на момент вступления в должность новому дожу было лет семьдесят пять, но даже и так выходит, что к Четвертому крестовому походу ему перевалило за восемьдесят. Страстный, почти фанатичный патриот большую часть жизни посвятил служению республике. Так, еще в 1171 г. он участвовал в восточной экспедиции Витале Микьеля, а на следующий год – в неудачном мирном посольстве, которое венецианцы отправили к Мануилу Комнину[99].

Быть может, именно тогда он и лишился зрения? Впоследствии его тезка, историк Андреа Дандоло утверждал, что своей надменностью и упрямством Энрико так разгневал Мануила, что император велел взять его под стражу и частично ослепить («Cui Henricus Dandulus, pro salute patriat constanter resislins, visu aliqualilter obtenbratus est»)[100]. Однако современный тем событиям и, возможно, более надежный источник – приложение к «Альтинской хронике» – сообщает, что дож Дзиани решился отправить собственную миссию в Константинополь только «после того, как убедился, что трое послов его предшественника вернулись целыми и невредимыми». Это свидетельство – наряду с тем, что нам известно о характере Мануила, и с отсутствием других упоминаний о происшествии, которое наверняка вызвало бы в Венеции громкие протесты, – позволяет с уверенностью утверждать: к слепоте Дандоло император не имел никакого отношения, хотя насильственное ослепление действительно практиковалось в Венеции как одно из традиционных наказаний. Согласно еще одной гипотезе[101], во время пребывания в Константинополе Дандоло ввязался в драку, в которой и повредил глаза. Однако и это представляется невозможным – ввиду того же свидетельства из «Альтинской хроники». К тому же на тот момент Энрико был не каким-нибудь безрассудным юнцом, а зрелым дипломатом в возрасте далеко за сорок. Тем не менее тот факт, что тридцатью годами позже Дандоло был безнадежно слеп, не вызывает сомнений. Близко знавший его Жоффруа де Виллардуэн заверяет: «…на лице его были прекрасные очи, коими, однако, он ни капли не видел, потому что потерял зрение от раны в голову»[102].

Так или иначе, ни преклонный возраст, ни слепота ни в малейшей степени не повлияли на его дееспособность и энергичность. Буквально через несколько недель после избрания Энрико предпринял новую попытку отвоевать Зару. Но Пиза и Бриндизи помогли городу, и венецианцам пришлось несколько лет бороться за власть над Адриатикой. Ситуация усугубилась на Рождество 1194 г., когда в соборе Палермо германский император Генрих VI принял корону Сицилии. Нормандскому королевству в