в гостиную. Там она села в кресло перед зеркалом, перебросив ногу на ногу, и долго смотрела на свое отражение. Тянула она время или просто наслаждалась тем, что видела? И то и другое. Звонок был важный – это как добиться переговоров с другим измерением или тем светом, что по сути одно и то же. Но и наслаждение от созерцания самой себя было велико. Еще несколько дней назад она смотрела в зеркало и видела там двенадцатилетнюю строптивую дурочку – и вдруг такое перерождение. Обольстительная, ни в чем не знающая преград, способная поработить любого мужчину. Такой она была сейчас. Смотрела, пока обстановка вокруг не дрогнула и не подернулась зыбью, как гладь озера на ветру, не засветились особым светом ее глаза, не расцвела на губах обольстительная хищная улыбка. Вряд ли в этой молодой женщине Крымов узнал бы свою Лику – он не поверил бы, не принял ее такой, решил, что обманули. Украли его любовь, а к нему подтолкнули чужачку, незнакомку, демона в женском обличье. И был бы прав.

Лика на память набрала номер и стала ждать.

– Алло? – ожила трубка.

Каким же знакомым был этот мужской голос – уже немолодой, хрипловатый после сна.

– Ну здравствуй, мой старый друг, – глядя на свое отражение, сказала Лика.

– Кто это говорит?

– Утренняя фея. Здороваться-то будешь?

– Доброе утро. Кто это?

– Шевели мозгами, гений.

– Почему вы мне хамите?

– Я шучу с тобой, глупый.

– Говорите толком, или я повешу трубку…

– Ни черта ты не повесишь. Выпустил джинна из бутылки, не срослось, и решил, что на этом все?.. Ты знаешь, кто это говорит, только боишься в этом признаться, – по-прежнему глядя на себя в зеркало, с дьявольской улыбкой ответила Лика. – Мой милый Саввушка… Саввушка-мастерок.

– Что?!

– Что слышал.

– Этого быть не может…

– Может, может.

– Женечка не могла так изменить голос.

– Ошибаешься, чернокнижник. Я могла изменить ее голос. Я! Но все позади – Жени Оскоминой больше нет.

– Как это нет?

– Умерла. Вчера в психиатрической клинике. Можешь позвонить и узнать, когда похороны. Умерла при мне. Еще одна загубленная тобой душа.

Его голос дрогнул:

– Что значит умерла при тебе? Кто ты?

– Расскажу при встрече, Саввушка. А теперь слушай внимательно, родной. И не смей мне врать! У Лилит должно было остаться два дубликата. Они целы? У тебя?

Она ждала – ответа не было.

– Мне повторить вопрос?

– Они целы и у меня.

– Хорошо. Твоя развалюха на ходу?

– Да.

– Сейчас девять тридцать утра. Выбери лучшую из двух кукол, приведи себя в порядок, садись за руль и приезжай в старый город. Один, слышишь меня? Своего янычара, Гришаню, оставишь дома. Повтори.

– Янычара оставлю дома.

– Правильно. В старом городе на Садовой, за рынком, есть небольшая гостиница «Чайка».

– Знаю.

– Там я буду ждать тебя в полдень. И не опаздывай, Саввушка. Не гневи меня. Усек?

– Усек.

– Хорошо. Лишних движений не делай. Пожалеешь. И еще…

– Что?

– Ты ведь соскучился по своей Лилит? По той Лилит? – многозначительно добавила она.

Ее абонент вновь замолчал.

– Говори, не стесняйся.

– Очень…

– Смелее, мастерок.

– Очень соскучился. – Это прозвучало убедительно. – Зачем ты пытаешь меня? Не знаешь сама, что я пережил?

– Хорошо. Я отблагодарю тебя – даю слово. Позвони на этот номер, когда будешь перед дверями гостиницы. Консьержке скажешь, что ждешь покупательницу. Если что, покажешь товар. До встречи, мой дорогой Кукольник. – Она дала отбой и усмехнулась: – Мой милый, романтичный Пигмалион.

Молодая женщина потянулась в кресле, как кошка, встала и пошла одеваться.

В гостинице «Чайка» она была уже через час. Сняла номер с двуспальной кроватью и пошла осматривать апартаменты.

– Скромненько и со вкусом, – вскоре резюмировала она. – Как раз для встречи с папочкой. С дорогим и любимым папулей.

Лика открыла балконную дверь во двор, где за чугунной гостиничной оградой вопила ребятня, а дальше, за домом, шумела центральная городская улица, и повалилась на большую кровать.

Она лежала и долго смотрела на трещину в потолке, которую, несомненно, много раз покрывали штукатуркой, но проходило время, и трещина проступала вновь. Лика усмехнулась: так и пороки, прячь их – не прячь, будут проступать и проступать, всякий раз напоминая, кто ты есть на самом деле. Хоть сто одежек смени – впустую. Уж она-то все знала о природе человеческой. И не существовало ничего, что могло бы удивить ее.

Из легкого забытья Лику вывел звонок. Она взяла сотовый.

– Алло?

– Я у дверей гостиницы, – сказал он.

– Сейчас буду. Жди.

Она бойко сбросила ноги с постели, скинула майку и стянула джинсы, достала из пакета, с которым приехала, яркое серебристое платье и едва влезла в него – вызывающе открытое сверху и бесстыдно короткое снизу, оно облепило каждый сантиметр тела мягким эластичным трикотажем. Достала из того же пакета обувную коробку, где оказались серебристые туфли на шпильках в тон платью. Надела большие темные очки и направилась к дверям.

Беспалов сидел бледный, сердце сжималось так, словно вот-вот – и хватит удар. Прошлый раз он увидел за оградой двенадцатилетнюю девочку, которой, не спросив ее родителей, подарил новую жизнь. А теперь выясняется, что подарил и смерть. Кого он увидит сейчас? Не мог он обмануться – так разговаривать могла только она, и «Саввушкой-мастерком» назвать тоже она, знавшая его с детства, и никакая другая женщина. И если Женечка из-за ограды еще присматривалась к нему, что-то соображая, в ней происходили метаморфозы, эта говорила так, будто они расстались только вчера. В той трижды проклятой комнатухе, койка в которой стала для нее трамплином в вечность.

Беспалов болезненно реагировал на каждый звук, особенно на шаги, сразу начинал вертеть головой.

На лестнице произошло движение. Он вытянул шею из-за пальмы. Вальяжно спустилась и направилась в холл прекрасная незнакомка в серебристом платье и темных очках. Прямо актриса! Беспалов непроизвольно залюбовался ею, как художник, поклонник женской красоты. Но когда, выйдя в холл, молодая женщина огляделась, заметила его в кресле под раскидистой пальмой и с ходу двинулась к нему, сердце кукольника и впрямь едва не оборвалось. Он ожидал чего угодно, только не такого.

Незнакомка обольстительно улыбнулась, села в кресло напротив и перебросила ногу на ногу. И только потом небрежным движением руки подняла большие темные очки на макушку.

– Ну, здравствуй еще раз, Саввушка.

Он долго смотрел в зелено-карие глаза, безумно лукавые, с восторгом и страхом, пытаясь привыкнуть к этому облику. Она хорошо понимала эмоции старика и не торопила его.

– Здравствуй, Лилит.

– Как тебе моя новая шкурка? – Она провела рукой от плеча до груди. –