– Это арест?

– Х*ест, – бросил, словно плюнул, «лейтенант». – Много чести – такое говно, как ты, арестовывать. – Он вдруг подался вперед. – Думал, раз Михал Федорыч на пенсии, так он от этого ментом быть перестал? Тварь! – От удара в живот у Дениса потемнело в глазах.

«Михал Федорыч, – закрутилось в голове, – Михал Федорыч… Кто это? Кто?!»

– От меня добавь, – послышался низкий бас с водительского сиденья. – Я у Фомина в отделе службу начинал.

«Фомин! Михаил Федорович. Ну, конечно. О господи…»

– Месть, да? – отдышавшись, проговорил Денис. – Понял. Принял. Бейте. Только потом, пожалуйста! Отвезите меня домой. Моя семья…

– Вот мразь! Семьей решил прикрыться! – новый удар.

Избивать Дениса в тесноте салона было неудобно, и скоро машина свернула на проселочную дорогу.

* * *

– Э-э… Здравствуйте. Извините, пожалуйста… – Вероника, старательно изображая застенчивость, переминалась с ноги на ногу на пороге закутка, который здесь наверняка гордо именовался «торговой точкой».

Крошечное, в пять квадратных метров, пространство, часть которого занимал узкий прилавок, а все остальное место – стеллажи, уставленные телевизорами, магнитофонами, радиоприемниками, телефонами и предметами, о назначении которых Вероника могла только догадываться. Объединяло их одно: все эти вещи были старыми. Не старинными – а оттого ценными и из года в год становящимися все дороже, – а именно старыми. Из тех, что не нужны никому, кроме таких же стариков, которые вместо того чтобы купить новый телевизор, до последнего будут ломать глаза в обнимку со старым. Они найдут миллион причин, почему это делают: от «лучше звук» до «полезней для здоровья», но на самом деле причин всего две. Бедность или привычка. А как правило, то и другое вместе. У Вероники подобные лавки всегда почему-то вызывали чувство неловкости. Делалось стыдно за то, что сама в последние пару лет сменила уже два телефона и присматривалась к третьему.

К визиту Тимофей готовил ее лично: заставил стереть с лица косметику, гладко зачесать волосы и нарядиться в платье, которое Вероника называла «замарашным». В свое время специально купила именно такое: бесформенное, из дешевой синтетики, невнятного цвета. Сидело платье кошмарно: сзади висело мешком, спереди липло к коленям. Для того чтобы догадаться, какая роскошная фигура скрывается под ним, нужно было обладать незаурядной фантазией.

Тимофею платье очень нравилось. В этом платье Вероника обычно беседовала со стариками и людьми невысокого достатка. У нее было время убедиться, что Тимофей прав, и «бедненько, но чистенько» вызывает у таких людей необъяснимую симпатию. Тонкий неуверенный голос и застенчивое поведение также являлись неотъемлемой частью образа. Модную курточку Вероника сняла заблаговременно, держала в руках ее и пакет из супермаркета, в котором спрятала свою изящную брендовую сумку – стоимость которой примерно равнялась совокупной стоимости всего, что находилось в лавке, включая стеллажи и кассовый аппарат.

– Здравствуйте.

Хозяин «старье-берем» был одет в клетчатую рубашку и жилетку цвета хаки со множеством карманов – набитыми так туго, что казались надутыми. И это было, пожалуй, самым примечательным в облике дядьки, в остальном он являл собой абсолютное не пойми что. Если бы Тиша попросил Веронику описать его внешность, возникли бы серьезные затруднения.

Не очень высокий – но и не сказать, что низкий. Не полный, но и не щуплый. Лысеющий, но еще не облысевший окончательно, остатки седых волос старательно зачесаны набок. На носу – очки с толстыми стеклами, в оправе, которую запросто можно было бы выставить в этой лавке на продажу: такие очки носили, когда Вероника еще не родилась. Возраст – тоже не сообразишь, дядьке с равной долей вероятности могло быть как пятьдесят лет, так и хорошо за шестьдесят.

Про любого другого обладателя подобной внешности Вероника с абсолютной убежденностью сказала бы: «неудачник». Ей был хорошо знаком подобный тип людей – из тех, у кого все и всегда складывается не так. По чьей угодно вине, кроме собственной. Они рождаются не в тех семьях, ходят не в ту школу, живут не в той стране и обязательно больны всеми мыслимым болезнями – половины которых можно было бы избежать, если бы не равнодушие врачей, которым, разумеется, наплевать на все, кроме денег. Вероника поставила бы последний грош на то, что хозяин лавки одинок, и последней женщиной, с которой общался близко, была его мама. Но страдающим от одиночества дядька не выглядел – так же, как не выглядел неудачником.

В жизни этого человека все сложилось именно так, как хотел он. Его взгляд не был взглядом лузера – заранее обиженным на все, что может с ним произойти. Этот человек твердо знал, что находится на своем месте, и не променял бы его ни на какое другое. Он, похоже, не мыслил своего существования нигде, кроме этой лавки. И взгляд у него оказался твердым, не по-стариковски острым.

– Можно вас попросить распечатать, пожалуйста? – Вероника, старательно покраснев, протянула на ладони флешку. – Это заявление для собеса, я распечатала на работе – в двух экземплярах, как у них написано – и забыла, представляете? А там прием с трех до пяти, вернуться уже не успею, специально отпросилась пораньше! Хорошо хоть у меня флешка с собой. Я спросила охранников, мне сказали к вам подойти…

– Давайте, – оборвал ее многословие хозяин закутка.

Взял у Вероники флешку, нагнулся – системный блок, должно быть, стоял под прилавком. Выпрямился, заелозил мышью по вытертому коврику, глядя в древний пятнадцатидюймовый монитор.

Рядом с Вероникой зашумел принтер.

– В двух экземплярах вам?

– Да. Пожалуйста, в двух. Если вам не трудно.

– Забирайте, – дядька кивнул на принтер. – Двадцать рублей с вас.

– Спасибо!

Вероника выхватила из принтера листы. И осеклась. Кошелек лежал в сумке, спрятанной в пакете… Ладно, черт уже с этим. Задание Тимофея выполнено, распечатки у нее. Дальше этот дядька может думать о ней что угодно. Мало ли, зачем она носит сумку в пакете! Может, воров боится.

Вероника вытащила сумку – классическую шанелевскую, с юности мечтала о такой, – достала из нее кошелек. Из кошелька вытряхнула две монетки, протянула хозяину закутка.

– Спасибо.

– Пожалуйста, – не сразу ответил тот.

Он смотрел на сумку. А потом поднял глаза и уставился Веронике в лицо – так, словно до сих пор ее вообще не замечал, а сейчас вдруг увидел.

Сердце у Вероники екнуло, где-то в глубине души проснулось и зацарапалось нехорошее предчувствие.

– Я пойду, – пробормотала Вероника. – Еще раз большое спасибо!

Не дожидаясь ответа, выскочила из