– Так это ты – тот парень, который всем названивает под видом интервью?

– Просто я собираюсь выпускать зин, – стал оправдываться Вадик.

– У тебя акцент. Ты откуда?

– Из России.

– А русский диалект ты знаешь?

– Диалект?

– Мои предки из Германии. Я немецкого диалекта не знаю, но хотел бы знать. Русский и немецкий – самые грубые диалекты в мире. Когда говорят по-русски или по-немецки, я слышу настоящую ненависть. Как будто кто-то готов вот прямо сейчас вцепиться тебе в шею и вырвать глотку. Это очень круто. Если б я, как ты, владел русским диалектом, я бы писал хардкоровские тексты только по-русски. «Р-р-рьяк… груч… зр-р-рьяк…» Обожаю. Как, ты сказал, тебя зовут?

Вскоре Вадик уже сидел в подвале у Рэнди в компании музыкантов из групп One Man Less и First Axis, чавкал веганской пиццей, которую принес Джим Фарино, и смотрел классические фильмы ужасов. Как выяснилось, это было любимым времяпрепровождением Рэнди: сроднившись с многолетней бессонницей, он собрал целую коллекцию Крюгеров, Джейсонов и Ганнибалов Лектеров для ночных просмотров. Вадик ужастиков никогда не любил, но ради такого готов был смотреть их ночи напролет. Отныне он и впрямь мог считаться полноправным участником хардкор-сцены.

***

Рэнди Шульц вышел из психушки Four Winds с двумя толстыми папками. В одной были стихи, в другой – выписной эпикриз (диагноз: шизоаффективное расстройство). При ближайшем рассмотрении стихи оказались текстами будущих песен. Рэнди стал солистом First Axis, единственной хардкор-группы в Столичном округе, собиравшей многотысячные залы. Название группы отсылало к анамнезу ее лидера: это было словосочетание из врачебного жаргона, которого Рэнди наслушался в лечебнице (во время утренних обходов врачи пользовались своим жаргоном, как билингвы, которые переходят на другой язык, чтобы сообщить какую-нибудь гадость о человеке, стоящем рядом). «Первая ось»[94] означала серьезные психиатрические диагнозы, включая тот, которым наградили Рэнди. Он не возражал: псих так псих. Пока его лечили, он читал Стивена Кинга и Фридриха Ницше. Читал и других, вообще был неплохо подкован в литературе. В его собственных текстах проскальзывали цитаты то из Рембо, то из Блейка. При этом он, так и не окончивший среднюю школу, делал огромное количество орфографических ошибок. Умничая, употреблял «ученые слова», и употреблял их неправильно, как в том первом разговоре с Вадиком, когда он почему-то называл языки диалектами. Но главное – он писал по-настоящему талантливые тексты. Болезненные, пугающие, щемящие, они сразу впечатывались в память. Песни First Axis слушали люди далекие как от поэзии, так и от хардкора. Слушали этот странный вокал – замогильное завывание, переходящее в припадочный крик, – и становились фанатами, называли Рэнди гением, ломились на концерты. Чем был вызван такой эффект? Почему эта мрачнейшая музыка, помесь хардкора с дум-металом, находила такой отклик в сердцах жителей рабочих окраин Трои-Кохоуза? Чем объяснить то гипнотическое действие, которое она оказывала?

Долгое время Вадик не мог понять, кого ему напоминает Рэнди. Наконец понял: Джима Моррисона. Даже внешне – не то что похож, но что-то общее есть – во взгляде, что ли. Рэнди был худощав, слегка сутул, у него было вытянутое лицо, темные, глубоко посаженные глаза, темные волосы, прямой пробор с челкой по бокам. Когда-то, еще в Чикаго, Вадик тоже попытался отрастить себе челку, но ничего не вышло: кучерявые волосы, еще не успев толком отрасти, сбились паклей, и «вскидывание челки» все кругом принимали за нервный тик. Теперь же Вадик, как и большинство хардкорщиков, брился наголо. В какой-то момент Рэнди тоже побрил себе голову, отчего стал похожим на хеллоуинского персонажа: в сочетании с голым черепом его впалые глаза издали казались пустыми глазницами, как у героев его любимых ужастиков.

В общении Рэнди оказался ровно таким, каким Вадик его себе представлял: психопат и эгоист, но мог быть обаятельным, как, наверное, большинство психопатов и эгоистов. С ним было весело сидеть в подвале, смотреть «Пятницу, 13‐е» и болтать о разной чепухе. Он мог уморительно пародировать общих знакомых, а в следующую минуту завести разговор по душам, пуститься в подробные воспоминания о детстве. Почти диккенсовская история: мать, к которой Рэнди был очень привязан, умерла, когда он был маленьким, отец и старший брат – «холодные и отстраненные в лучших нордических традициях», ни один из них за всю жизнь ни разу даже не обнял Рэнди. Все это подавалось в доверительно-сбивчивой форме, с раздумчивыми паузами, как будто проговаривалось впервые. Вадик был так польщен, так очарован этим монологом, что поначалу даже не воспринял его как монолог. Лишь потом, вспоминая их дружбу, отметил, что из всех стилей беседы Рэнди предпочитал интервью (Вадик со своим «зином» попал в самую точку), тут его эгоцентризм был на воле.

Стихи лились из него потоком и, кажется, льются по сей день. После First Axis у него было много других проектов, все немного похожи друг на друга: стиль Рэнди моментально узнаваем. Но его последующие проекты уже не пользовались таким успехом. А группу First Axis, просуществовавшую всего четыре года и распавшуюся в 1998‐м, в Трое помнят до сих пор.

Много лет спустя Вадик нашел его на Ютубе: Рэнди дает интервью в связи со своим новым музыкальным проектом. Внешне он почти не изменился, только что бороду отпустил. Но – странное дело: он постарел голосом. Теперь голос у него какой-то испитой и бездомно-хриплый, как у Бухарика Дина – того буйного бомжа, что запускал в толпу пустой бутылкой из-под водки «Вольфшмидт». А ведь когда-то Рэнди завораживал именно своим голосом, все держалось на его текстах и вокальных данных. Ближе к концу интервью Рэнди произносит неожиданно знакомую фразу. Этот момент Вадик даже прослушал повторно: нет, не ослышался. «Безумие, просто безумие!» – каркает Рэнди точно так же, как каркал двадцать лет назад (и Вадик, помнится, покатывался со смеху). Фразочка промоутера Тима! Неужели он до сих пор пародирует Тима Мартоуна? Но ведь ничего больше нет, тот мир давно исчез и сменился другими мирами, тоже, в свой черед, исчезнувшими. Как же может быть, что эта хохма все еще существует (ведь Мартоун, если он еще жив, уже совсем старик!) и что Рэнди Шульц – все тот же Рэнди, но с неузнаваемым голосом? В юности он производил впечатление настоящего poète maudit[95]. Вот, стало быть, как выглядят poètes maudits, случись им дожить до среднего возраста.

Билл Сток, бывший сосед Рэнди по палате, тоже взмыл в эмпиреи локальной славы, возглавив группу One Man Less. Стилистически это была полная противоположность First Axis: вместо экзистенциального надрыва и жутковатой исповедальности Рэнди в текстах Стока была пассионарность веганства и стрэйт-эджа, был социальный активизм, позитивный посыл, хардкоровское добро с кулаками. «Crush the weak», – хрипел он в микрофон, и многочисленные фанаты (пускай не столь многочисленные, как у Рэнди, но все же) внимали призыву из хитовой песни. Crush the weak, дави слабых. Слабые – это наркоманы, наркодилеры и те, кто мучает или убивает животных. Всех этих выродков надо давить. Глядя на худенького Билла, было трудно поверить, что он может кого-нибудь раздавить. Но он мог, хулиганистый пацан с сильными убеждениями. В отличие от его ближайшего друга Рэнди, хлеставшего винище почем зря, Сток прочно стоял на своем стрэйт-эдже, вел здоровый образ жизни, занимался боксом (худенький-то худенький, зато уши – цветная капуста) и в уличной драке мог дать сто очков вперед любому. Но его подвела любовь к граффити. Собственноручно перелицовывая облик родного города, он размалевывал мосты, верхотуры, забирался туда, куда отважился бы не всякий альпинист или паркурщик. Его фирменный тег «DES» появлялся в самых невероятных местах, а рядом с тегом – дерзкий стрит-арт. Вызов муниципальным властям, пощечина общественному вкусу. Его ловили с поличным, трижды сажали за хулиганство. Судья предупредил: следующая ходка будет уже серьезной, Билла отправят в «state pen»[96]. Такая перспектива его, конечно, не обрадовала. Но, увы, страсть к искусству оказалась сильней любых угроз. Когда его арестовали в четвертый раз, Сток, освободившись под залог, удрал в Аризону и никогда больше не возвращался в штат Нью-Йорк. По слухам, в настоящее время он обитает где-то в окрестностях Сиэтла. Лишь вычурная авторская подпись «DES», до сих пор украшающая руинированную архитектуру Трои, свидетельствует о том, что когда-то и он был троянцем.