Шрифт:
Закладка:
Весь 1938 год прошел в позиционной войне биологов. В ходе ее Институт экспериментальной биологии, который возглавлял Кольцов, по решению властей был передан из ведомства здравоохранения в Академию наук СССР. А в январе 1939 года в связи с выдвижением кандидатов в Академию на предстоящих выборах в той же «Правде» появляется статья под названием «Лжеученым не место в Академии наук», в которой и указаны эти лжеученые — профессор Л.С. Берг, зоогеограф, и профессор Н.К. Кольцов. После этой статьи, которую подписали академики А.Н. Бах, Б.А. Келлер и некоторые профессора, Академия назначила комиссию, чтобы разобраться с Кольцовым и его институтом. И, конечно, в комиссию включили Т.Д. Лысенко.
И настал день, когда в Институте состоялось собрание и комиссия объявила о том, что нашла. И опять был поставлен вопрос о евгенических взглядах Кольцова. С докладом об ошибочности евгеники как таковой выступил ученик Кольцова профессор Дубинин. Ученик пытался мягко осудить учителя. Но те, кто потом в прениях занимал трибуну, мягкостью не отличались. Да и как можно было, статья о евгенике в энциклопедии еще 1931 года была как приговор, ее все читали. А сколько за последние восемь лет было сказано слов, клеймящих эту теорию.
В конце, как и положено, дали слово обвиняемому. Дальнейшее потрясло всех. Кольцов заявил, что не отказывается ни от единого слова, написанного им о евгенике. Он вообще не согласился ни с одним обвинением, ни в чем не каялся. Он сказал: «Я ошибался в жизни два раза. Один раз по молодости лет и неопытности неверно определил одного паука. В другой раз такая же история вышла с еще одним представителем беспозвоночных. До 14 лет я верил в Бога, а потом понял, что Бога нет, и стал относиться к религиозным предрассудкам, как каждый грамотный биолог. Но могу ли я утверждать, что до 14 лет ошибался? Это была моя жизнь, моя дорога, и я не стану отрекаться от самого себя»15.
В воспоминаниях Дубинина об этом так: «Вначале он облек свой отказ в форму заявления, что его увлечение евгеникой — определенный этап его жизни, являющийся частью пройденного им пути, и поскольку это было его жизнью, от него отказаться невозможно. На прямой вопрос, признает ли он все-таки ошибочность евгеники, Кольцов ответил безоговорочным отказом»16. Дубинин, правда, не упоминает, что Кольцов с тех пор руки ему не подавал.
Булгаковский профессор Преображенский все же раскаялся за сотворенное. И, исправляя свою ошибку, он превратил экспериментального человека опять в пса: «Пес видел страшные дела. Руки в скользких перчатках важный человек погружал в сосуд, доставал мозги, — упорный человек, настойчивый, все чего-то добивался в них, резал рассматривал, щурился…»17
Вот и Кольцов, тоже можно сказать, был упорный, настойчивый человек в своих воззрениях. Но только в деле «Национального центра» он раскаялся, а в «евгеническом» деле раскаянья не было. Преображенский здесь не был примером. В политическом деле он лавировал, в деле научном, «евгеническом», он был тверд. Хотя дело евгеники было тупиковое.
Многие его оппоненты, научные и ненаучные недруги, которые обвиняли его в приверженности к евгенике, приравненной ими к фашистской, расистской концепции, были репрессированы, а потом и расстреляны в 1937—1938 годах. Этих убили, Кольцова не тронули. Эти мимикрировали, у них было много лиц и много позиций, дающих возможность лавировать. У Кольцова и лицо было одно, и позиция была одна, от которой он никогда не отказывался даже в своих заблуждениях. Это ставило в тупик и обвинителей, и тех, кто принимал решения.
Но что это ему стоило?
В конце ноября 1940 года он поехал в Ленинград, чтобы выступить на юбилейном заседании общества испытателей природы. Остановился в гостинице «Европейская». Там работал над текстом своего выступления, которое назвал «Химия и морфология». И здесь его настиг инфаркт. Умер он 2 декабря 1940 года.
6. Маслов, Чаянов, Кондратьев и другие в деле «Трудовой крестьянской партии»
Маслов под влиянием Чаянова создает крестьянскую партию в эмиграции
В конце 20-х годов Сталин начал борьбу с так называемыми «правыми» в партии, которые, по его словам, были против коллективизации крестьянства, против большевистских темпов развития индустрии. «Правые», к коим принадлежали председатель Совнаркома, то есть глава советского правительства, А. Рыков, секретарь ЦК Коммунистической партии Н. Бухарин, председатель Госплана Г. Пятаков, опирались в своих расчетах и концепциях на идеи «старой» интеллигенции, к которой относились известные ученые-экономисты — Алексей Чаянов, Николай Кондратьев и их соратники.
Именно тогда заместитель главы советской службы безопасности Агранов создал дело так называемой «Трудовой крестьянской партии» (ТКП), увязав ее с именами этих ученых. Перебирая данные на профессоров Чаянова и Кондратьева из наркомата земледелия, на профессора Л. Юровского — члена коллегии наркомата финансов, на статистика-экономиста В. Громана — работника Госплана, Агранов вспоминал дела профессоров из «Национального» и «Тактического» центров, из «Петроградской боевой организации», их стиль подпольной работы. И тем изобретательнее после этого он рисовал на бумаге впечатляющую сеть антисоветских организаций из профессоров и специалистов ведущих отраслей промышленности и плановых органов. Согласно его концепции, они объединялись в «Трудовую крестьянскую партию» под началом Кондратьева и Чаянова и в «Союзное бюро меньшевиков».
Но все-таки основания для дела так называемой «Трудовой крестьянской партии» в СССР у Агранова были. И они исходили от зарубежной «Крестьянской партии», которую создал и возглавил Сергей Семенович Маслов.
Это был заметный деятель — въедливый аналитик и человек бешеной энергии, не лишенный политического и организаторского таланта. Имея образование в размере шестиклассного горного училища, средней аграрной школы и неоконченного Петроградского психоневрологического института, он писал глубокие и интересные статьи и книги, на которые обращали внимание политики и ученые в России и в европейских странах. Стоит назвать такие его работы, как «Мирской человек: из жизни современной крестьянской интеллигенции» (1916), «Социализм и крестьянство» (1917), «Социалистическая партия: ее значение и политическая организация крестьянства» (1917), «Трудовые земледельческие артели, их значение, история, их организация и устав» (1918), «Пособие по кооперации» (1919) и, особенно, «Россия после четырех лет революции» (1922).
Писать такие книги ему позволял опыт сельскохозяйственной и кооперативной работы и занятия политикой.
Вот он работает агрономом в Харьковской, Полтавской и Орловской губерниях в 1907—1909 годах, одновременно занимается партийным делом в партии эсеров (социалистов-революционеров), замечен полицией, скрывается, его находят, арестовывают, ссылают, следует амнистия и начинается новая жизнь — теперь в Вологодской губернии. Снова агрономическая и кооперативная деятельность, и тут же политическая — создание организации эсеров на новой территории. Приходит Февральская революция 1917 года, которая заставляет его возглавить Временное правительство в Вологодской губернии. А потом Петроград, после Октябрьской революции, — выборы в Учредительное собрание, куда он проходит от вологодских эсеров. Он становится врагом большевиков после разгона ими Учредительного собрания. В это же время в Архангельске начинается антибольшевистский переворот и он бежит туда, становится членом местного правительства, а потом главой города. Власть для него недолгая, теперь он бежит в Сибирь. Там Колчак, но он с ним не сотрудничает. Прежнее дело увлекает его — работа в местных кооперативных союзах. В итоге — книга под названием «Пособие по кооперации». Она интересна Ленину, когда он готовит статью «О кооперации». Летом 1919 года Маслов объявляется в Москве, ЧК его арестовывает, но после вмешательства Ленина и комиссара юстиции Курского освобождает под обещание не заниматься политикой. И он снова
