Главный советник сам написал «Положение о политических комиссарах». И первые из комиссаров приступили к работе в полках. Как и хотел того Василий Константинович, это были левые гоминьдановцы и коммунисты. Он же предложил президенту образовать при Главной квартире Военный совет — верховный стратегический орган по управлению войсками и ведению боевых действий. Среди десяти генералов, включенных Сунем в члены Совета, оказался и Чан Кайши.

Когда обозначились первые результаты укрепления армии, Галин поддержал на Военном совете предложение об открытии Восточного фронта — против войск реакционного генерала, наемника англичан, угрожавшего Кантону, не раз нападавшего на провинцию Гуандун.

Он понимал, какой ответственный экзамен предстояло держать не только армии Южного правительства, но и им, советским инструкторам. Перед началом экспедиции собрал краскомов. Они явились как на смотр: бодрые, подтянутые. На чужбине Василий Константинович особенно остро испытывал к каждому из них братские чувства. Они, советники, — как рабочие, которые роют колодец. Потом тысячи и тысячи людей будут черпать из колодца воду. Но кто полюбопытствует, кто узнает имена землекопов, изнурительно долбивших твердь?.. Блюхер рассказал краскомам о плане предстоящей операции, определил в ней место и роль каждого.

Восточная экспедиция началась в феврале двадцать пятого года. В разгар боев на фронт пришла весть: Сунь Ятсен при смерти…

Он умирал за сотни километров от Кантона, в Пекине, куда приехал в последней попытке решить миром всекитайские проблемы. Он многое понял, этот мудрый человек, к концу своего пути. Он был далеко от своих сподвижников и своей армии, был в стане врагов, ненавидящих его, но не смевших тронуть и пальцем, ибо для народа он был «Отцом революции» и первым президентом Китайской республики. Сам врач, он безошибочно понял, что истекают его последние часы. Он до конца хотел чувствовать себя участником продолжающегося освободительного похода, солдатом своей армии. Он пожелал, чтобы его перенесли на узкую солдатскую койку. Пересиливая боль, он давал напутствия, в которых сконцентрировался смысл всего, что являло символ его веры и к чему устремлял он свой народ. В завещании он выразил свою волю: довести революцию до победы. И последними его словами, произнесенными за несколько часов до смерти, были: «Настанет время, когда Советский Союз как лучший друг и союзник будет приветствовать могучий и свободный Китай, когда в великой битве за свободу угнетенных наций мира обе страны рука об руку пойдут вперед и добьются победы».

Выполняя волю Сунь Ятсена, его похоронили так же, как Ленина, — в мавзолее, открытом для всех.

Президент умер в канун крупной победы его армии в Восточном походе. Блюхер по праву мог считать, что этой победой и он отдал долг памяти великому революционеру.

Едва завершился многодневный церемониал похорон Сунь Ятсена во временной усыпальнице — Храме лазоревых облаков, как правые в гоминьдане и правительстве выступили против основополагающих принципов и политических установок президента: сначала исподтишка, а потом все более открыто начали требовать разрыва соглашения о единстве действий с коммунистами, отказа от помощи СССР. Но на фронте, в полках угадывались лишь отголоски того, что происходило в верхах гоминьдана. Армия продолжала победное наступление на Восток. Она полностью очистила Гуандун и соседнюю с ней провинцию от войск реакционного генерала, освободила обширные территории на побережье Южно-Китайского моря. Разгром реакционных войск в Восточном походе показал: НРА отныне вступает на общенациональную арену, освобожденные провинции становятся как бы плацдармом, на котором сосредоточиваются силы для генерального наступления — на Север, в самые густонаселенные и наиболее экономически развитые районы страны.

К лету двадцать шестого года Военный совет уже составил план освободительного похода, политической целью которого было объединение всего Китая, превращение его из полуколонии империалистических держав в свободную республику трудового народа, где, по завету Сунь Ятсена, «каждый пахарь будет иметь свое поле».

По своим масштабам предстоящий Северный поход не шел ни в какое сравнение с Восточным: там войска Кантона имели превосходство в силах, здесь, если противники объединятся, они получат пятикратный перевес; к тому же на контролируемых ими территориях пролегали важнейшие железные дороги, на главных направлениях предполагаемого движения южан путь преграждали хорошо оснащенные крепости; иностранные империалисты, поддерживавшие каждый своего ставленника, не скупились на оружие и снаряжение. А Национально-революционной армии предстоял тысячекилометровый марш в отрыве от баз снабжения.

Разработанный гоминьдановскими генералами план предусматривал боевые действия сразу против всех основных сил северян. В этом случае враги кроме подавляющего численного превосходства получали еще одно чрезвычайно важное преимущество: НРА подставляла под удар свои фланги.

Галин стал настойчиво доказывать на Военном совете, что НРА сможет разгромить северных милитаристов только поодиночке, любыми средствами препятствуя их объединению. После долгих споров Военный совет принял его стратегический план.

В канун похода главнокомандующим НРА и одновременно председателем ЦИК гоминьдана был назначен Чан Кайши.

«Как скажется его возвышение на судьбе революции? Почему выбор пал именно на него, а не на какого-либо другого генерала, более известного и влиятельного?» — обсуждали Блюхер и Бородин. «Пожалуй, причина в том, что правые в гоминьдане не хотят выдвижения левого, левые — правого, а Чан — явный центрист, — высказывал свои соображения Михаил Маркович. — В политику он предпочитает нос не совать». «К тому же более грамотен, чем другие генералы, умеет настоять на своем, подчинить своей воле других», — соглашался Василий Константинович. «Нужно учитывать и, так сказать, его корни: не из помещиков или богатых купцов. Значит, объективно интересы революции совпадают с его интересами, готов сражаться против империалистов», — выставлял новые весомые аргументы политический советник.

Наступление началось. В обжигающую, яростную жару, сквозь стопятидесятикилометровый «холерный пояс», где солдаты гибли тысячами и трупы их оставались по обочинам дорог; по приказу генералов пораженные холерой селения окутывались спиралями проволоки и сжигались со всеми мертвыми, умирающими и живыми; укусы москитов, гнилые испарения, запахи войны… Во рту хинная горечь от тех лошадиных доз, какими глушили они приступы малярии… Путь освободительной армии. Путь его, Блюхера, и его товарищей и помощников — военных советников. Заболел и едва не погиб советник Нил Рогов, а его переводчика так и не удалось спасти… Советник Балк умер на фронте под Тяньцзинем, советник Вихров был убит белобандитом, переводчика Косачева настигла смерть под Ханькоу… А сколько товарищей было ранено, сколько заразилось тропической малярией, дизентерией, туберкулезом, какими-то неведомыми тяжелыми болезнями…

К началу 1927 года Национально-революционная армия освободила уже семь провинций, сотни миллионов людей. Новый год, отмечавшийся по лунному календарю в феврале, встречали особенно радостно, в предвкушении скорой полной победы. Дома в городах и фанзы в деревнях пестрели разноцветными фонариками и бумажными лентами, в небе рассыпались фейерверки, крестьяне и горожане по традиции приносили жертвы своим