Это именно тот суд, который нам нужен.

Как вытерпеть

Как жить высокому чиновнику — чужому среди своих — в эпоху погромов и смертных казней? «Свобода совести русского человека по-прежнему опутана кандалами, и по-прежнему смертная казнь раскинула свое окровавленное крыло над всеми, даже и некровавыми, попытками негодующей души добиться лучшей участи для своей несчастной родины».[502] «Во второй половине XIX века ежегодно казнили от 10 до 50 человек. Количество приговоренных к смертной казни увеличилось в 5–10 раз в начале XX века».[503]

А как жить при красном терроре — человеку, судье, признанному Дон Кихотом? Жертв — по меньшей мере десятки тысяч.

Кони ответил «хождением в народ». Публичным просвещением (больше 1000 лекций в 1918–1927 гг.). Честной попыткой нести культуру, искусство мышления, нравственность, высокую юридическую технику. Власти даже помогали (Луначарский). Единожды обыскан ЧК, арестован — но только на ночь. «Рабом ни отдельных лиц, ни толпы я никогда не был, работаю не покладая рук и не давая отдыха своему живому слову и в восемьдесят лет» (1924).[504]

Это — урок. Как в самую жестокую пору уйти от вертикалей, работая ради тех, кто сохранит культуру. Удерживать свет. Делать единственно возможное во времена жестокостей — публично говорить об этике, о суде — о третьей власти, которая все равно, рано или поздно, возникнет.

Счастливый, в общем-то, человек, ни в чем себе не изменивший. Пример, как не запятнаться, сделав карьеру. Как быть нужным и через 100 лет, чтобы можно было открыть том и начать хотя бы с этих слов: «Правительство всегда смотрело на меня как на только терпимого в рядах государственных слуг человека, пользуясь моими дарованиями и знаниями и моим тяжким трудом и видя во мне нечто вроде Дон Кихота, который добровольно несет иго чиновника… Но общество относится ко мне иначе. Оно понимает мое служение родине и с полным доверием обращает ко мне взоры, считая меня носителем нравственных начал. И в настоящее смутное и тревожное время оно ждет от меня слова».[505] Его слово случилось. Нам и сейчас нужно такое слово — чтобы жить. Сложные времена никогда не переводятся в России.

Что еще почитать

У автора.

Миркин Я. Правила неосторожного обращения с государством. М.: АСТ, 2020.

• Спасать. Короленко. С. 211–216.

• Диктатор сердца. Лорис Меликов. С. 148–149.

• Уйти с достоинством. Валуев. С. 150–151.

• Последний фельдмаршал. Милютин. С. 152.

• Осторожно менять. Гейден. С. 208.

• Учить. Ковалевский. С. 209–211.

П. Клее

Замри

Оцепенев

Быть выгнанным, лишиться всего — и замереть, оцепенеть на годы, уйти куда-то в недра страны, лишь бы тебя не видели, и даже лишиться возможности бросить взгляд на те места, где ты был, на свой дом, на свое имущество. Так было — но, главное, ты замер и сможешь прожить свой век, став ничем, уйдя с поверхности вещей и дел.

А если ты не замер — тогда прогнись. Донеси на самого себя, покайся, просто стань другим — служи, пиши и делай то, что надлежит, а также славь главенствующих, лучше которых на свете нет.

Так было, так было еще недавно, но будет ли так?

Еще увидим.

1932. Юбка орденоносца. Инбер

Я все жду, когда растрескаются каменные поверхности тех, кого мы зовем «они», с их дурацкими кличками и телохранителями, и из-под них выглянут юношеские несерьезные лица щеголявших в джинсиках и завывавших что-то забубенное.

Вера Инбер. Засушенный листок российской словесности. Писатель- орденоносец. Три мужа.

Он — капитан, и родина его — Марсель.

Он обожает ссоры, шум и драки,

Он курит трубку, пьет крепчайший эль

И любит девушку из Нагасаки.

Это она. Знаменитый шансон. Лев Троцкий — ее дядя (двоюродный). Одесситка, первым браком — на улице Ришельевской. Парижанка. И это тоже она:

Мы Красной Пресне слово предоставим,

Продлим регламент Ленинским горам…

Дальше не хочу.

И снова она:

Собачье сердце устроено так:

Полюбило — значит, навек.

Был славный малый и не дурак

Ирландский сеттер Джек.

Или

Я радуюсь тому, что я одна,

Что я не влюблена и не любима,

Что не боюсь я солнцем быть палима

И стать смуглей кофейного зерна.

Двузначие. Человек, скрывающийся под другим человеком. Человек в скорлупе — и без. Вечная молодость, вечная изменчивость, вечная подвижность, вечная гибкость мысли — это не каменный футляр поэта-орденоносца, или темнейшего костюма-орденоносца, или темнейшей юбки-орденоносца, или всего того, что мы напяливаем на себя темноватого, будучи орденоносцами и строя серьезные лица на возвышениях, с которых вещаем.

Что еще почитать

У автора.

Миркин Я. Правила неосторожного обращения с государством. М.: АСТ, 2020.

• Покаяться. Вяземский. С. 188–189.

• Перевернуться. Сергей Алымов. С. 201–202.

• Миркин Я. Правила бессмысленного финансового поведения. М.: АСТ, 2022.

• Реквизиция со вкусом. Зинаида Морозова. С. 38–39.

• Передел по-соседски. Лидия Кашина — Есенин. С. 52

В журнале. Легко найти в Интернете:

Миркин Я. Гаврилиада. Пушкин (2021). Родина, № 4. С. 86–91.

П. Клее

Беги

Прочь

Есть люди, которых не должно быть, они уже не должны существовать, и единственное, что сохранило им жизнь — это то, что в своей главной поворотной точке, налево пойдешь — не жить, направо — жить долго и счастливо, они выбрали именно ту дорогу, где жить.

Только силы судьбы, или полное безрассудство, или строгое следование моральным законам, или же отчаяние, или просто инстинкт вместе с энергией, которыми мы полны, бросают нас на эту дорогу. Мы не должны думать, не должны рассчитывать, бессмысленно что-то рассчитать, мы просто делаем то, что должно, к чему нас тянет, путаясь и сокрушаясь, но вдруг оказывается, что по-другому было сделать нельзя и только так мы остались живы.

1943. Побег. Сребник

Борис Сребник. Дата рождения неизвестна. Придумал сам, когда ему в 1949 г. делали документы — 29 декабря 1934 г. Сребник? Неизвестно. Дал себе имя сам. Отчество — сочинил. Ари- стократический. Умнейший. За ним в огонь и воду. Он — выживший мальчик из минского гетто.[506]

Мы все — выжившие. Наши семьи