Вскоре порт посетила ревизия из Мадрида. Инспекторы наезжали в Кадис почти каждый год, и комендант порта хорошо знал, как с ними управляться. Знание заключалось в правильном понимании суммы, которую надлежало заранее вручить каждому проверяющему.

Но в этот раз вышло иначе. Прикормленные и покладистые ревизоры вдруг отказались от подношения и устроили самую придирчивую инспекцию. По ее завершении комендант был закован в кандалы и заключен в темницу, а вскоре решением суда разжалован с полной конфискацией имущества. Его место, по специальному приказу губернатора Кадиса, занял Пепе, более чем щедро заплативший сначала ревизорам, а потом помощнику губернатора.

Дом, в котором поселилась молодая пара, скорее напоминал дворец, чем жилище чиновника, но Пепе не стеснялся, толсто намекая на приданое жены. Жизнь, подняв все паруса, точно каравелла при попутном ветре, устремилась к берегу подлинного богатства и счастливого процветания. Но…

Спустя полгода после назначения новый комендант порта слег, вскоре заболела и его жена, а через год их похоронили рядом на материковом кладбище Кадиса. Дом и все нажитое имущество достались старым девам Асеро, и те пожертвовали его разным монастырям, дабы отмолить душу брата. Ведь Пепе, как ни крути, умер от дурной болезни, подхваченной от портовой проститутки. И жену свою, честнейшую набожную даму, ни разу не поднявшую глаз на другого мужчину, точно последнюю подзаборную девку, заразил сифилисом, сведшим ее в могилу.

К выпускным экзаменам в Навигацком училище готовились почти год. Проходили заново основы всех изучаемых предметов: картографию, астролябию, навигацию, Закон Божий. Без устали палили из мушкетов, фехтовали деревянными мечами, ходили на ботиках. Верховую езду отставили в самый дальний угол расписания – главным было море и связанные с ним дисциплины.

Сами экзамены показались кадетам обыкновенным упражнением. Они столько раз проделывали их за последние месяцы, что вопросы по определению азимута или названию парусов каракки могли вызвать у затравленных учебой юношей только усталую улыбку.

В последний день их торжественно построили шеренгой во дворе и под звон колоколов вручили каждому пергамент, украшенный красной восковой печатью, – удостоверение об окончании Навигацкого училища Кадиса. Это был не офицерский патент, его предстояло купить отдельно, но удостоверение вместе с патентом открывало вход на сияющую лестницу славы, по ступенькам которой кадеты стремились вскарабкаться как можно выше.

Пирушка после церемонии вышла довольно скучной. Накануне Иносенсио предлагал плюнуть на традицию и после вручения отправиться всей компанией в хорошую таверну. Он даже произнес несколько названий, с видом знатока поясняя, где лучше готовят, где подают самое крепкое вино и где наиболее покладистые служанки.

– Клянусь, – громогласно восклицал он, – «Белым львом» все останутся довольны! Если вы хотите сидеть за столом, не липким от пролитого вина и разлитого соуса, – отправляйтесь прямиком туда.

Но его, увы, не послушали.

– По традиции училища, – возразил Педро, – награждение завершается торжественным обедом в большой зале. Наставники, падре Бартоломео, речи, пожелания. И ты хочешь оставить их всех у пустого стола, а самому отправиться отмечать выпуск вместе с портовыми девками?

– Лучше скажи прямо, – возразил вновь приобретший утраченную спесь Иносенсио, – что мамочка не отсчитала достаточно карманных денег и тебе нечем расплатиться за пирушку в таверне.

– Денег в кармане, – спокойно возразил Педро, – у меня больше, чем мозгов в твоей башке. А тебя никто не держит, иди в любой притон и пей что хочешь и с кем хочешь. Я же останусь с учителями.

– Неужели тебе не опостылели эти зануды? – ответил Иносенсио, резко меняя тон. – Сколько лет они нас мурыжили беспощадной зубрежкой, хватит уже!

Затевать драку перед выпуском ему не хотелось, да и Педро вовсе не был легкой добычей вроде Пепе. Мыслями Иносенсио был уже в порту Барселоны, где родители купили ему чин старшего лейтенанта на военной каракке. Вообще-то юношам после училища было принято присваивать только первый офицерский чин, но деньги в сочетании со связями легко переворачивают любую традицию. Стычка с Педро могла иметь далеко идущие последствия. Ведь его друг, высокомерный гранд де Мена, явно вступился бы за товарища, и тогда бы началась изрядная потасовка.

Драки Иносенсио не боялся, скорее наоборот, он любил горячий ток крови, гонимой участившим свой бег сердцем, звон опасности, белые от злости глаза противника. По свой натуре отпрыск семейства де Рей был прирожденным бойцом, его влекли драки, сражения – свист пуль и пушечная канонада были для него самой приятной музыкой. Но через две недели его военная каракка «Сан-Луис» выходила на патрулирование Средиземного моря, и травма, полученная в случайной драке, могла ненужно и бессмысленно задержать Иносенсио.

Обежав глазами лица кадетов и прочитав на большинстве из них явную поддержку предложения Педро, он с легкостью сдал позиции.

– Ну, я ведь всего лишь предложил. Хотел как веселее. Желаете слушать проповеди падре Бартоломео – будем слушать.

Иносенсио оказался прав – завершающая церемонию трапеза оказалась напыщенной и скучной. Про еду и говорить не приходится, ели почти то же, что каждый день – обрыдшие, опостылевшие блюда. Кашеварил в училище бывший кок, стряпня которого соответствовала простецким нравам матросского кубрика, но не нравилась юношам из дворянских семей, привыкшим к куда более изысканному столу.

Разумеется, руководству училища кулинарные способности бывшего кока были прекрасно известны, однако качество еды также входило в курс подготовки будущих морских офицеров. Им следовало научиться довольствоваться малым и быть готовыми к худшему.

Своей цели в Навигацком училище достигли вполне: выпускники привыкли месяцами питаться сухарями с солониной, считая это частью морской службы. К великой радости и удивлению, им еще предстояло выяснить, что на кораблях испанского флота офицеров кормят куда лучше, чем в Кадисском училище.

Перед тем как приступить к торжественной трапезе, падре Бартоломео намеревался прочитать короткую застольную молитву. Но его понесло: слова – долг, служение, святая вера, верность престолу – сыпались из него, точно овес из дырявого мешка. Проголодавшиеся выпускники, послушно склонив головы, дружно молились о том, чтобы поток красноречия уважаемого падре наконец-то иссяк.

Но чуда не произошло, падре говорил долго и страстно, и с не меньшей страстностью молодые организмы выделяли голодную слюну, от которой беспощадно подводило желудок и сосало под ложечкой.

После обеда разошлись по комнатам собирать вещи и готовиться к отъезду. Кадетам казалось, будто их отношения останутся прежними – они так привыкли друг к другу за годы совместной муштры, что сама мысль о расставании навсегда казалась невозможной. Им представлялось, будто ход жизни, размеренный расписанием занятий, степенно преодолевающий день за днем, продолжится с той же скоростью и в той же обстановке. Они еще