Шрифт:
Закладка:
— А то ты хозяина не знаешь, — ворчит Раяна, но уже без особого энтузиазма. — Он нудный и дотошный, ему все надо лично проконтролировать.
— Это называется перфекционизм…
Голоса девушек отдаляются, они переходят на другой конец кухни. Я прикидываю, как бы незаметно выбраться из укрытия, и когда у меня в кармане трезвонит телефон, чуть не теряю сознание.
Как я могла забыть его отключить? Выхватываю гаджет, но вместо того, чтобы отбиться, палец скользит в другую сторону, и я ничуть не удивляюсь, услышав голос Данилевского.
— Марта, что ты делаешь в кухне?
— Тихо, — шикаю ему, прикрывшись рукой, — нашли время звонить! Меня сейчас из-за вас вычислят!
— Что такое? — изумляется он. — Кто должен тебя вычислять? Ты что, шпион?
И тут же добавляет не без ехидства в голосе:
— Только не говори, что ты подслушиваешь, Мартуся! В кухне!
— Я не в кухне, — поправляю с достоинством, — я в кладовке.
— Ясно, — заключает Давид, — ты еще и подглядываешь.
— Откуда вы знаете? — спрашиваю с досадой. — Вы наблюдаете за мной в подзорную трубу?
— Я смотрю по геолокации.
— А я провожу следственные мероприятия по расхищению кухонной утвари, — парирую в ответ и добавляю ворчливо: — Спасибо за подсказку.
Нажимаю отбой и отключаю геолокацию.
Выбираюсь из кладовки, пока девушки стоят спиной, неслышно крадусь к выходу и громко хлопаю дверью, делая вид, будто только вошла.
— Салимат, мне нужна твоя помощь, — подзываю девушку. — Есть вопросы по отчетам.
— Госпожа Данилевская, а я как раз вам персики собралась нести, — откликается та.
— Я один возьму, — выбираю тот самый, с красным бочком. И улыбаюсь при этом, представляя Давида. — А остальное Раяна принесет. Идем?
Салимат согласно кивает, и мы направляемся в мой кабинет. Там я выкладываю на стол найденные постеры и только набираю в грудь воздух, как вдруг Салимат впивается в меня многозначительным взглядом и едва заметно качает головой.
— Ой, я сама вечно путаюсь, госпожа Данилевская. Каждый записывает, как ему нравится. Кто по весу, кто по пачкам. А мы потом головы ломаем, почему баланс не бьется. А кто же килограммы со штуками складывает?
— Никто, — отвечаю осторожно, — как можно? Килограммы со штуками…
— Давайте я вам лучше покажу, как мы утилизируем остатки, — предлагает она, кивая в сторону двери. — Вам наверняка будет интересно.
— Еще как интересно! — заверяю девушку, как будто меня не на помойку приглашают, а на Венский бал. — Идем скорее, чего же мы ждем?
И это действительно интересно. Если Салимат опасается говорить в кабинете, значит нас могут услышать. Прослушка? Вряд ли Давид это бы допустил. Тогда кого боится Салимат?
Послушно следую за девушкой к мусорным бакам, и как только оказываемся на месте, разворачиваюсь и смотрю в упор.
— Почему ты не стала говорить в кабинете?
— У этого замка слишком длинные уши, госпожа…
— Какая госпожа может быть возле мусорника, Салимат? Когда мы вот так один на один, я Марта, — перебиваю девушку, и она понятливо кивает. — А теперь говори, о чем в этом замке можно говорить только на помойке?
— О несчастье, которое случилось с вашим мужем.
— Как он оказался в инвалидном кресле? И как давно?
— Три года назад. Оборвался трос для банджи-джампинга.
— И почему нельзя говорить об этом в замке, — я начинаю терять терпение, а Салимат напротив отвечает спокойно и бесстрастно.
— Потому что трос не сам оборвался, Марта. Вашего мужа хотели убить.
Глава 22
Некоторое время обе молчим. Я, шокированная, перевариваю информацию, Салимат ждет, когда я ее переварю. Отмираю первой и задаю наиглупейший вопрос:
— А Давид в курсе?
Салимат пожимает плечами.
— Так кто же об этом знает? Хозяин с нами не делится, и муж мне ничего не рассказывает. Он в охране служит у господина Данилевского, — объясняет она, очевидно, увидев непонимание в моих глазах.
— Как это произошло? — делаю вид, что исследую содержимое мусорки, и для убедительности заглядываю в бак. — Ты тогда уже работала у Давида?
— Я здесь выросла при замке. Мои родители работали на отца Данилевского, Давида Давидовича.
При упоминании о Давиде Давидовиче невольно краснеют уши. Но я не подаю виду, чтобы Салимат не заподозрила, что я подслушивала их болтовню с Раяной.
Тем временем девушка продолжает:
— Я помню Давида Давидовича, очень хороший был человек. Когда его убили, Давид очень переживал.
— А куда делась его мама? — спрашиваю на автомате и натыкаюсь на изумленный взгляд.
— Разве он вам не рассказал?
С досадой прикусываю губу. Вот черт, надо было так проколоться! Ну конечно, влюбленный муж просто обязан выложить всю свою биографию любимой жене, пока та отдыхает у него на плече перед следующим сеансом любви, страстным и горячим…
Прикрываю глаза и с удовольствием представляю себе этот сеанс. У меня даже дыхание ускоряется. Обязательно было Давиду улетать? Я бы сейчас не отказалась прогуляться с ним к пруду и там целоваться, сидя на созвездии Цефея…
Подождите, я сказала сидя? Глядя, конечно же, глядя!
Уши пылают как факелы, потому что уверена, там есть на что посмотреть. Открываю глаза, вижу мусорные баки, выжидательный взгляд Салимат и спохватываюсь.
Мечтательность вообще не мое, что со мной сделала неделя брака с Данилевским? Одергиваю себя и возвращаюсь к Салимат. Прокашливаюсь, стараясь придать голосу побольше беспечности:
— Не успел. Мы-то женаты всего ничего, Давиду еще и уехать пришлось. Мой отчим не позволял нам общаться до свадьбы, а после нам как-то не до разговоров было…
Салимат понимающе кивает и заговорщицки улыбается. Криво улыбаюсь в ответ, на всякий случай освежая в памяти вычитанные в интернете советы. Похоже, без них сегодня не обойтись.
— Что же случилось с мамой Давида? — переспрашиваю еще раз и когда слышу ответ, чуть с размаху не сажусь прямо на асфальтированную площадку под баками.
— Ничего с ней не случилось, — удивленно мотает головой Салимат. — Тереза Инусовна не смогла больше здесь жить после смерти мужа. Уехала в Европу, через время вышла замуж и живет достаточно счастливо.
— Выходит, она жива? — не могу прийти в себя.
