Что, если она выдала, где находится лагерь мятежников?

Что, если маска их не одурачила?

Что, если…

– К-кива, я знаю, что т-ты там! Я слышал, что т-ты вернулась!

Шумно выдохнув, Кива открыла дверь и увидела Типпа. Веснушчатое лицо было хмурым.

– Т-тебя весь д-день не б-было.

Тон определенно был обвиняющий, но Кива не совсем понимала, почему.

– Я ходила в Серебряный Шип.

Не ложь. Но за эту полуправду она все равно злилась на себя.

– Я хотел п-п-показать, что мы с Ори сегодня сд-сделали на рисовании, а т-тебя не было! – воскликнул Типп. – Я всегда знаю, г-где тебя найти, а сегодня не нашел!

Кива вдруг поняла, почему он так расстроился.

На протяжении трех лет Типп мог прийти к ней в любой момент. В Залиндове Киву всегда можно было найти в лазарете. В зимнем дворце, пока они привыкали к новой свободе, они почти все время держались вместе. Даже в Валлении Кива еще ни разу не пропадала так надолго, как сегодня.

Типп скучал по ней.

В уголках глаз выступили слезы, когда она поняла, отчего он так сердится, но смущать его не хотелось, так что Кива сморгнула слезы и ответила:

– Прости, я не следила за временем. Хочешь показать сейчас?

Он мигом перестал сердиться и воодушевленно потащил ее в гостиную. На мольберте у окна стоял холст, накрытый тканью, и Типп торопливо ее сдернул.

– Это м-мы! – гордо заявил он, указывая на портрет.

Когда Кива его увидела, слезы, которые она сдерживала, вернулись и взяли свое.

Мазки были далеки от совершенства, цвета оказались выбраны своеобразно, но Кива легко узнала на картине себя: темные волосы летят по ветру, изумрудные глаза до забавного большие. Одной рукой она обнимала рыжего веснушчатого мальчика, который широко улыбался, а другой…

– Это я, ты и Джарен, – сказал Типп и пустился в длинные обьяснения о том, как учитель попросил нарисовать, как он видит свое будущее. Кива уже не слушала: с каждой новой замеченной деталью сердце у нее ныло все больше.

Другой рукой Кива на портрете держалась за руку Джарена, они улыбались друг другу, за спиной стоял Речной дворец, и…

На головах у них лежали короны.

У обоих.

Вдали виднелись размытые силуэты Ориэля, Миррин, Кэлдона, Наари, королевы Арианы и человека, который, по предположению Кивы, был королем Стелланом. На рисунке был даже Флокс, свернувшийся у ног Джарена.

Это был семейный портрет.

Нарисованный одиннадцатилетним мальчиком.

Которого попросили нарисовать его будущее.

– …и тут она сказала, что трава фиолетовой быть не может, но я напомнил, что она велела дать волю воображению, а фиолетовая трава самая воображаемая на свете…

Типп наконец прервался, чтобы набрать воздуха, и взглянул на Киву, дожидаясь ее мнения.

Ей будто булавками язык кололи, но она как-то ухитрилась выговорить:

– Превосходно.

Широкая щербатая улыбка Типпа осветила комнату. Не в силах удержаться, Кива обняла его, отчасти чтобы он не заметил опустошенное выражение ее лица, отчасти просто чтобы ощутить, что вот он, в ее руках, жив и здоров.

Будущего, которое он представлял, у него не будет, но Кива, черт побери, сделает все, чтобы у него вообще было будущее, и неважно, что случится дальше – она его не бросит. Типп всегда найдет во дворце дом, кому бы дворец ни принадлежал, и ради этого она сделает все что угодно.

– Простите, я не вовремя? Могу зайти попозже.

Кива подняла взгляд. В дверях стоял Джарен: одежда вся измята, а судя по взъерошенным волосам, он весь день запускал в них руки. Он будто неделями не знал сна, но не потерял в привлекательности, а наоборот, стал более настоящим из-за этих несовершенств, более человечным, более…

Кива мысленно отвесила себе крепкую пощечину, выпустила Типпа, и когда мальчик побежал поприветствовать Джарена, быстро накрыла картину.

– Дж-джарен! – завопил Типп, врезавшись в него. – П-показать т-тебе…

– Как твои собрания? – торопливо перебила Кива.

– Длинные, – ответил Джарен и вздохнул: в комнату влетел Флокс и плюхнулся ему на ноги. – Как Серебряный Шип?

– Ее в-весь день не б-было! – поделился Типп, повторяя прежнее свое обвинение. В этот раз в тоне не было обиды: все внимание было поглощено Флоксом, чьи когти мальчик пытался отцепить от кожаных сапог Джарена, чтобы поднять пушистика на руки.

Джарен поднял золотистые брови:

– Весь день? Устала, наверное.

– Кто бы говорил, – Кива указала на встрепанного Джарена.

– Сегодня было… непросто, – ответил Джарен. Казалось, он хотел добавить что-то еще, но передумав, предложил: – Если у вас двоих нет других планов, сегодня никто наконец ничем не занят впервые с нашего возвращения домой. Как насчет семейного ужина?

У Кивы свело живот, но Типп восхищенно завопил:

– Д-да!

– Иди умойся, парень, – сказал Джарен, кивнув на спальню Типпа. – Мы подождем.

Типп вручил Джарену сердитого Флокса, который в руках принца немедленно унялся, и ушел в комнату.

– Мне надо бы… – Кива указала на свой наряд, опасаясь, что одета слишком просто для ужина с королевской семьей.

Не отводя взгляда от ее лица, Джарен мягко ответил:

– Ты и так идеальна.

Намек пропустить было невозможно. У Кивы перехватило дыхание, но от необходимости отвечать ее спас Типп, который проскользнул обратно и заявил:

– Г-готово!

Если бы Киву попросили рассказать, как они шли в западный дворец, она бы не смогла ответить. В голове, будто перышко, щекочущее кожу, крутились слова Джарена.

Ты и так идеальна.

Когда они вошли в небольшую камерную столовую, где дожидалась его семья, Кива была почти в ярости на него. Как он посмел быть таким добрым, таким любящим, таким Джареном? Почему он не может просто вести себя, как надменный принц, которым ему следовало бы быть, – как его сестра? Черт, да лучше б он походил на игривого Кэлдона: Кива, конечно, привязывалась к тому все больше и больше, зато его характер на корню уничтожал любые романтические чувства.

Ты и так идеальна.

Хотелось плакать. Вместо этого она расправила плечи и отогнала мысль о том, как приятно, что Джарен, заводя ее в комнату, положил руку ей на талию.

Окинув взглядом столовую, Кива увидела в центре резной ясеневый стол. Он уже был накрыт и уставлен блюдами: нарезанным мясом и печеными овощами, соусниками с подливкой, сырными тарелками, ароматным пухлым хлебом и многими другими яствами, от одного вида которых у Кивы потекли слюнки. Между золотыми тарелками бежала цепочка филигранных люминиевых капель, и их отсветы – особенно среди хрустальных ваз со снегоцветами – превращали весь стол в почти волшебное зрелище. Окна от пола до потолка выходили на ухоженные сады – даже ночью