– Тор, – прошептала Кива, крепко обнимая его.

Он вздохнул и отвел в сторону низкую ветку.

– Что есть, то есть. Мне еще повезло, если сравнить с другими, – он помолчал. – С тобой.

Кива подняла бровь:

– Со мной?

– Я бы все, все отдал, лишь бы вытащить тебя из Залиндова, – сказал Тор, и каждое слово полнилось болью. – Свою жизнь бы обменял, сразу же, лишь бы тебя отпустили. Мне невыносимо… – Голос сорвался. – Невыносимо, что ты пробыла там в одиночестве так долго. Не могу представить, через что тебе пришлось пройти, чтобы выжить. Не знаю даже, как ты вообще выжила.

– Я и сама не уверена, – признала Кива, и мрачные воспоминания заполонили разум. – Но я выжила, и мы теперь снова вместе – остальное неважно.

Тор отпустил поводья, чтобы сжать ее пальцы на своей талии.

– Если с тобой что-нибудь случится…

– Не случится, – твердо ответила Кива, отбросив в сторону то, что она владеет непредсказуемым даром, и собирается захватить королевство, и что каждый ее вдох считается изменой. – Но что делать с тобой? Ты как будто передумал.

– Неважно, что я чувствую. Я посвятил жизнь нашей цели.

– Цели, в которую ты, по собственному признанию, не веришь, – подчеркнула она.

– И все же сделаю все, что потребуется для ее достижения.

Он говорил твердо, но совершенно безэмоционально, будто смирился с судьбой.

Кивино сердце болело за мальчика, которого она прежде знала: его мечты украли той же ночью, когда она лишилась своих.

Она тихо спросила:

– Почему повстанцы сражаются за нас? Я понимаю, почему мы вступили на эту дорожку, но почему другие рискуют жизнью?

– Для них мы короли, – ответил Тор тщательно выверенным спокойным голосом. – Они веками желали лишь одного – чтобы Корентины вернулись на престол. По крайней мере, того желали самые фанатичные последователи Торвина, те, которые оставались преданы ему поколение за поколением.

– А новые люди, те, которым нет дела до королевского рода? – расспрашивала Кива. – Они просто не любят семью Валлентис?

– Всегда найдутся те, кому не нравится, как управляют королевством, неважно, кто на троне. Так что да, некоторые не любят, – подтвердил Тор. – Другие просто жаждут анархии ради анархии. Остальные… Нельзя недооценивать надежду, мышка.

Кива нахмурилась, глядя на расступающиеся деревья.

– Что, прости?

– Мятежники не всегда шли по пути разрушения, – сказал Тор. – Когда мы только начали набирать людей, они присоединялись, потому что мама предлагала им то, в чем они отчаянно нуждались: она лечила их раны и болезни, прямо как Торвин в изгнании. Но потом…

Тор вдруг замолчал, но Кива подтолкнула его:

– Что потом?

Они перешли через мелкий ручеек, и только потом Тор ответил:

– Сначала мама лечила их просто так. Когда мы приезжали в очередную деревню, она исцеляла всех, кто к ней приходил. Но потом она начала говорить, что исцеление нужно заслужить верностью. Люди так отчаянно желали помочь любимым – да и самим себе, – что примыкали к нашему движению и ждали, пока Тильда Корентин вознаградит их за преданность. Шло время, и она вообще перестала кого-либо исцелять, начала провоцировать деревенскую стражу и извлекать выгоду из разразившихся беспорядков; она будто верила, что кровавая бойня привлечет больше людей. Иногда так и было, но какой ценой? – Тор покачал головой. – К этому моменту я совсем перестал понимать ее стратегию, но люди все равно шли к нам, невзирая на устроенный нами хаос и надеясь на исцеление.

– Но… Мама умерла, – осторожно заметила Кива. – А ни у тебя, ни у Зули нет дара. – Она распахнула глаза. – Они же не думают, что я…

– Нет, нет, – успокоил ее растущую панику Тор. – Большинство еще не знают про маму. И я уже говорил, она давно никого не лечила – так давно, что вожди повстанцев передали бразды правления нам с Зули, пусть даже у нас нет дара. Достаточно и того, что люди думают, будто он у нас есть, раз мы наследники Корентинов.

Горечь в его голосе ясно давала понять, что Тор думал о таком обмане.

Кива прикрыла глаза. Теперь она куда лучше понимала мятежников, но почти жалела о том, что не осталась в неведении. Едва слышно она выдохнула:

– Что будет, если мы победим?

Раньше она не позволяла себе задумываться над этим: отчасти боясь тех чувств, которые вызывал в ней этот вопрос. Она так долго жаждала мести, справедливости, и все-таки не могла четко представить будущее, в котором ее семья все-таки займет престол.

– Честно, не знаю, – Тор снова громко вздохнул. – Теоретически мы с тобой и Зуликой будем править вместе. – Он будто гвозди глотал, и Кива чувствовала то же самое. Сама мысль о том, чтобы править королевством, пусть даже по праву рождения…

В голову закралась мысль о Серебряном Шипе – напоминание обо всем, от чего она откажется. Ее надежды, мечты, амбиции.

Ее будущее.

Но потом она вспомнила кое-что еще.

Керрин с мечом в груди.

Фаран, которого волокут прочь королевские стражники.

Тильда в крови, навеки устремившая в никуда незрячие глаза.

Три потерянные жизни.

Нельзя было и дальше отрицать, что Кива сомневалась, как и Тор. Но еще она не могла забыть, как зверски поступили с ее семьей – эта боль никогда не оставит ее сердце. И все из-за семьи Валлентис.

Вот почему, пусть сердце рвалось пополам, у нее не было выбора, кроме как сделать с ними то же самое.

Пусть даже она потеряет все.

Глава пятнадцатая

Торелл оставил Киву в «Пьяном борове», заставив ее пообещать, что она больше не вернется в Окхоллоу: слишком велик был риск, что их раскроют. В ответ Кива отдала ему маску Зулики и согласилась обмениваться сообщениями через трактирщика, а потом тепло обняла его на прощание.

Вскоре во дворе ее нашла Рессинда. На обратном пути в Валлению разговаривала в основном Ресс. Когда они спешились у конюшен Серебряного Шипа, солнце уже клонилось к горизонту.

Ощущая, как взволнована Кива, Ресс погнала ее прочь.

– Я тут каждое утро на смене, приходи, если захочется отдохнуть от дворцовой жизни, – пригласила лекарь. – Можем поесть шокобулочек.

– Звучит здорово, – ответила Кива. Спустившись с холма, она промчалась по Речной улице и добралась до дворца в рекордные сроки.

Едва она успела расстегнуть плащ, как в дверь комнаты сердито постучали.

Кива замерла, охваченная миллионом опасений.

Что, если кто-нибудь видел, как она выезжала из города?

Что, если за