Шрифт:
Закладка:
— Теперь знаю. И да. Твой куратор рассказывал про твои «видения». А идея с фондом хорошая. Мы организовали тебе встречи с Госконцертом. Теперь ещё организуем встречи с руководителями нашего «фонда мира» и с его учредителями. Там куча всяких комитетов. У нашего «Советского фонда мира» бюджет, конечно, побольше твоего, но и задачи помасштабнее. Но, возможно, некоторые точки соприкосновения вы найдёте. По крайней мере, бесполезными эти знакомства не будут.
— Тогда, мне бы желательно арендовать офис.
Юрий Владимирович улыбнулся.
— Чем тебе театр в МГУ не устраивает. Занимай кабинет директора. Пока гостиницу Космос не построят. Это примерно к середине семьдесят девятого. Думали то ты в неё въедешь, но… Хотя… Обживайся в МГУ без оглядки на «Космос». Музыкальная площадка там отличная и публика изголодавшаяся по танцам. Опять же — гуманитариев много. Ты только не пугай их альтернативной экономикой и хард-роком. Постепенно вливайся в массы. «Лилипутика» своего играй, «снег кружится»…
— «Лилипутика»? — удивился я. — Какой нам «Лилипутик»? Нам ещё наш репертуар репетировать и репетировать. Кстати, хотел попросить разрешения остаться до середины ноября.
— Конечно оставайся. Тебе вообще пока не надо в Париж возвращаться. Там, когда узнают про твои дружеские инициативы в СССР, журналисты замучают. Папараци всякие, ЦРУ… До конца года побудешь в Москве. Репетируйте тут… Потом «Огонёк Голубой» с вами отснимут, концерты дадите. И… Есть мнение, что рок-клуб мы создадим не в Ленинграде, а в Москве. Сейчас подумалось, что на базе театра МГУ будет — самое то. Думаю, аудитории там для и для «Рок-клуба» и для дискуссионного вполне предостаточно. И режим пропускной, жёсткий. Лишние, хулиганы и другие подрывные элементы не проникнут. Ты же писал о беспорядках, вот мне и подумалось. С Виктором Васильевичем Гришиным поговорили… Это первый секретарь КПСС в Московском горкоме. Обещал тебе в помощь инструктора горкома комсомола направить. Культмассовика. Пусть организовывает диспуты, встречи.
— А можно двух?
— Да хоть пятерых. Твой бюджет. Вернее, — твоего фонда.
— Для дискуссий надо набрать профессионалов, например — журналистов-международников, политологов. Можно в печать давать отчёты о проведённых дискуссиях, с оценкой результата дискуссии.
— Где же ты оппонентов найдёшь? — усмехнулся Андропов.
— Подготовим. У вас диссиденты есть?
— Диссиденты всегда есть.
— Начнём не с политики, а с экономики. Поднимим социальные вопросы: пьянство, наркоманию.
— Во-о-о-т. Там и поднимете тему Вудстокского рок-фестиваля.
— Эх, найти бы кого-нибудь из наших, кто был там… Или не наших. Может американских журналистов? Из коммунистов или просто лояльных Союзу. А? Пусть расскажут о жизни в США!
— Хм! Интересная мысль! Я подумаю! Можно из МГИМО выпускников к вам отправить.
— Правильно. А мы им вопросы позадаём. Кстати, полномочного представителя СССР в ООН Аркадия Шевченко[1] взяли?
— Взяли, — вздохнул Андропов, — С поличным взяли! Твой куратор и взял. Прямо в Нью-Йорке. Покололся, гад, там же. С семьдесят пятого года на США работал, стервец. Правда мы его уже с семьдесят шестого вели… Близкий друг Анатолия Громыко, кстати… Да-а-а…
— Сына министра иностранных дел? — удивился я. — Охренеть! И чего ему не хватало?
— В чистосердечном признании написал, что 'приобщившись к номенклатуре в 1973 г., он возненавидел режим, который действовал не в интересах народа, а лишь узкой группы партийной элиты. Стремиться к новым благам становилось скучно. Надеяться, что, поднявшись еще выше, я смогу сделать что-нибудь полезное, было бессмысленным. Перспектива жить внутренним диссидентом, внешне сохраняя все признаки послушного бюрократа, была ужасна. В будущем меня ожидала борьба с прочими членами элиты за большой кусок пирога и беспрестанная партийная возня. Приблизившись к вершине успеха и влияния, я обнаружил там пустыню".
— Сука! — возмутился я. — Не хочешь жить в номенклатуре, поменяй работу иди на завод! Растреляли?
— Пока нет, — вздохнул Андропов. — Громыко — старший землю роет.
— И что? Выроет что-нибудь?
— Дороется, — скривился Юрий Владимирович. — Вообще… Спасибо тебе особое за всех этим мерзавцев, что нам раскрыл. Мы тут тебе, э-э-э, «звезду героя» и орден Ленина у Леонида Ильича подписали. Но не обессудь. Вручать не буду, только покажу.
— Чего⁈ — мой рот раскрылся неприлично широко.
Андропов достал из стола обычную картонную папку с тесёками, развязал её, открыл, достал твёрдую «грамоту», встал и зачитал.
— Президиум Верховного Совета СССР, — читал Андропов указ, а у меня всё тело покрылось «гусинной кожей» и стало так холодно, что челюсти мои застучали друг о друга.
— Вот блять! — Мысленно выругался я. — При всём уважении, других слов нет! Нашёл же время! Сердце чуть не остановилось. И это с моим-то здоровьем!
Фамилия моя в указе не прозвучала. Сказано было просто — «по представлению председателя КГБ СССР от двенадцатого августа одна тысяча девятьсот семдесят восьмого года».
— Служу Советскому Союзу, — выдавил из себя я.
— Подпиши…
Он положил на рабочий стол какие-то документы. Я сел на стул, склонился над ними, но ничего не увидел. Из моих глаз текли слёзы.
* * *«Культурная ситуация сегодня свидетельствует о том, что 'нация» и «национальная культура» не являются высшей ценностью именно для тех деятелей культуры, которые определяли развитие главных эстетических направлений и формировали главные концепты современности. Мы можем назвать такие из них, как геокультура, метакультура, глобальная культура, а с 90-х годов навязчиво присутствовала концепция «постколониального типа культуры», характерная для современной культуры после «перестройки».
Собственно, Дж. Сорос и создавал те многочисленные институции, которые и реально повлияли на экономику и культуру «новой России». Он не скрывал своих целей и задач: характеристика советского общества как «закрытого общества» (тоталитарного типа) была тем ключом, который взламывал советскую идеологию. Вместо «закрытого» было предложено «открытое», что само по себе привлекательно для большинства граждан. Но последствия «открытости» никем не были изучены,
