— Я тоже, сын мой, хотя моя репутация давно сложилась.

— Вы считаете, что король на меня за это рассердится?

— Это мстительный человек, к тому же одаренный необычайной памятью. Бьюсь об заклад, что он запомнил имена рыцарей, которые защищали его в этой теснине, равно как и поведение каждого.

— Но ведь, в конце концов, я же получил приказ!

— Не сердитесь по пустякам, мой благородный дружок. Это всего лишь мое мнение. Однако же вам ведома болезнь Бодуэна, странная и возобновляющаяся, определяющая его настроение и суждения. Иные из нас, не понравившись королю, за незначительные проступки были высланы далеко от Иерусалима… Рено, друг мой, не будьте слишком искренни, это может обернуться против вас.

— Я верю вам, сенешаль, но лишь наполовину.

— Король любит одних только льстецов.

— Быть этого не может.

— Вы чувствуете себя уверенно, поскольку в этой игре участвует ваша сестра. Не думайте об этом плохо. Кто осмелится обидеть ее: это святая, героиня! Но не доверяйте увлечениям Бодуэна. Кажется, что он молод, однако на самом деле у него нет возраста. В шестнадцать лет он кажется старше, чем Онфруа де Торон. Он сначала пользуется тем, кто ему мил, а затем отшвыривает в сторону, ибо таков склад ума у всех принцев.

— Жослен, я готов внимать вашим наставлениям.

— Постарайся выделиться при каждом удобном случае, не поддавайся на лживые обещания, но и не отвергай их. Ты меня понял?

— Не вполне.

— Его выздоровление — не более чем пыль в глаза.

— Но все же…

— Лекари отнюдь не глупы. Я осторожно и терпеливо расспрашивал их об этом. Проказа — это костер, пожирающий плоть; даже вода, попав на кожу, испаряется, не увлажнив ее. В скрытом виде она не менее опасна, чем в то время, когда она видна, ибо именно тогда подсекаются корни жизни.

— Так по-вашему выходит, что заботы Жанны губительны для него?

— Получается так, дорогой Рено. Тем не менее мы благодарны ей, поскольку врачи полагают, что в результате болезнь может затаиться на многие годы. Впрочем, в нынешней обстановке было бы лучше считать принца исцеленным. Во всяком случае, мы будем победителями в игре.

— К чему же она вас приведет, эта игра?

— Если бы не твой нежный, доверчивый возраст, я бы прервал наш разговор. Но моя симпатия к тебе берет верх над осторожностью.

— Я вас понимаю все меньше и меньше.

— Ты хвастался посулами короля, не подвергая их проверке. Подумал ли ты о том, что пройдет немного лет, и, без сомнения, король умрет или будет просто не в состоянии управлять государством? Ты думаешь, что его преемник вознаградит твою преданность и сдержит обещания?

— Не знаю.

— Не знаешь? Хорошенький ответ! Скажи-ка мне тогда, что останется от этого брака с богатой наследницей или подходящей вдовой?

— Скажите мне лучше, что я должен делать.

— Не пренебрегай друзьями королевы Агнессы, которая более деятельна и дальновидна, чем тебе кажется. Еще меньше пренебрегай Сибиллой, поскольку за ней будущее. Ты не промахнется, если проявишь по отношению к ней немного учтивости — ты молод и красив, а принцесса питает к таким особую слабость.

— И что же, я должен бросить короля ради этих женщин?

— Тебя не просят перейти на сторону Агнессы, но только лишь, по невежеству твоему, не гнушаться ею и доверится тем, кто желает тебе добра и кто поможет тебе обрести удачу, если только ты согласишься.

— Могу ли я узнать, кто наследует Бодуэну?

— Супруг Сибиллы.

— Но я не могу им стать! Что вы тут мне рассказываете?

— Конечно, нет, но разве дело только в этом?

На какое то время Куртенэ замолк и дал ему возможность переварить услышанное. Затем продолжил:

— Гио, оруженосец, пользуется доверием короля, это очевидно. Но говорят, что он бастард. Он не может командовать охраной Бодуэна.

— В самом деле, Гио никогда не говорит о своей родне.

— Возможно, он принадлежит к знатному роду и хочет это скрыть… Возможно также — это может весьма пригодиться в будущем — командование охраной будет передано в руки Рено де Молеона. В этом случае соглашайся немедленно, а в остальном положись на меня, я имею в виду то, что касается мужа Сибиллы, будущего Иерусалимского короля. Если ты проворен, мне легко будет заполучить для тебя какое-нибудь графство, а возможно, и больше… Я ценю тебя, дорогой Рено, и у всех нас нет иной цели, кроме как сохранить королевство…

Этот простак поспешил передать мне предложения сенешаля и свои собственные речи:

— Так что же я должен думать, Гио?

От охвативших меня гнева и отвращения я чуть было не крикнул: «Повинуйся своему жалкому сердцу! И вообще, пропади ты пропадом!» Однако я смог спокойно ему ответить:

— Тяжело служить двум господам. Вполне может оказаться, что сенешалю выгодно сбить вас с пути.

Он балансировал на краю бездны, его охватил страх:

— Гио, куда все это приведет?

Ах, если бы он знал, куда! Но знал ли я это сам? Я ответил неловко:

— Сенешаль — жалкий воитель, более опасный своим языком, нежели мечом.

— Вот как? Но кто вы такой, чтобы судить его? Каково ваше происхождение? И каковы ваши заслуги?

— Куртенэ — алчный авантюрист, для которого Святая Земля — всего лишь лепешка, от которой отщипываются куски. Для нас же, для Бодуэна, она — колыбель Христа. Вот в чем разница.

— Значит, вы меня осуждаете?

— Нет, Рено, конечно же, нет. Для каждого существа, даже для Царя Мира, приходит момент искушения.

— И теперь он настал для меня?

— Возможно. Дьявол любит притворяться. Он может предстать в образе женщины или даже рыжеватой бороды Куртенэ. Но, если пробил ваш час, мой господин, вспомните о жителях Молеона, вспомните о своем отце, который умер лишь после того, как увидел Иерусалим.

21

ПРИЮТ ПРОКАЖЕННЫХ

А между тем, воспользовавшись нашим отсутствием, королева Агнесса неожиданно окружила Жанну вниманием. Она, в чьих жилах текла княжеская кровь, считала, что быстро обведет вокруг пальца эту деревенскую дворяночку. Воспитанная обычаями двора, эта искушенная женщина приступила к делу издалека, чтобы не напугать эту неподдельную в своей бесхитростности натуру, существо неопытное. Она начала с восхвалений своего сына Бодуэна: расписывая его исключительные достоинства, она утверждала, что с самого раннего детства он доставлял ей только гордость и удовлетворение, и сокрушалась по поводу его болезни, омрачавшей подчас его ласковый нрав. Приложив руку к сердцу, она вслух