голос Макензи впервые на его памяти звучал без привычной сварливости, даже нерешительно, — Я надеюсь… Надеюсь, тебе не придётся покидать остров. Да, иной раз он кажется сущим адом, особенно с этой его чёртовой жарой и этими ночными холодами. Но знаешь, в сущности это не самое ужасное место в целом мире, если подумать. Наверняка есть куда хуже.

— Что? — Лэйд, забыв про ваксу, уставился на него.

Макензи слабо улыбнулся. Улыбаться он не привык, на потемневшем от загара лице возникли непривычные морщины.

— Мне отчего-то вспомнилась книга пророка Ионы… Да, старый Оллис кроссарианец до мозга костей, но это не значит, что у него вылетело из головы то, чем его пичкали в юности господа в сутанах! Да, так вот… Как пишут в Библии, один ушлый джентльмен, мистер Иона, получил инструкцию от мистера Бога держать путь в Ниневию с проповедями и душеспасительными беседами, однако вместо этого собрал багаж, взял кэб до Кинг-Кросс[64] и отправился в Фарсис, опрокинуть пару пинт индийского светлого и славно покутить.

— И где этот Фарсис?

Макензи отмахнулся от него, как от докучливой мошки.

— Понятия не имею. Но уж точно не дальше Суффолка[65]. И знаешь, чем всё закончилось?

— Его съел кит, — автоматически сказал Лэйд, — Ты об этом случае?

Макензи поморщился. Тоже как-то по-особенному, не так, как при виде пролитого пива.

— Кит? Чёртовы лютеране даже тут горазды что-то выдумать! Я посещал католическую церковь в Глазго, у нас в проповедях его называли левиафаном[66]… Ну да неважно. Оказавшись в столь стеснённых обстоятельствах, джентльмен Иона обратился к мистеру Богу. Как там… Кхм… К Господу воззвал я в скорби моей, и Он услышал меня. Из чрева преисподней я возопил, и Ты услышал голос мой. Ты вверг меня в глубину, в сердце моря, и потоки окружили меня, все воды Твои и волны Твои проходили надо мною…

— Услышав эти молитвы, Господь повелел киту, и тот изверг Иону на сушу, — произнёс Лэйд, внимательно глядя на Макензи, — Хватит, пожалуй. Должен заметить, проповеди пока удаются тебе не лучшим образом. Уж точно хуже браных шотландских тостов. Что ты имел в виду, Оллис? Опасность морских прогулок? Необходимость следования инструкциям? Божественную предопределённость?

Макензи усмехнулся, возвращая лицу его привычное жёлчно-насмешливое выражение.

— Я уже старик, Чабб. С каждым годом мне всё сложнее понять, что я имею в виду… Я надеюсь, ты повременишь с поездкой. А если нет…

— Если нет? — эхом спросил Лэйд.

— Тогда, Бога ради, сделай это без предупреждения и всяких записок, — буркнул хозяин «Глупой Утки», — Записки всегда напоминают мне счета и я терпеть не могу их читать. Ну, бывай. И лучше закрой поплотнее окна и двери, говорят, эта ночь будет ещё холоднее предыдущих.

Небрежно махнув рукой, Макензи двинулся к выходу. Лэйд думал было сказать что-то на прощанье, но не стал. Точно одна-единственная реплика могла нарушить сложно просчитанную гармонику тишины, установившуюся в лавке и нарушаемую лишь скрипом половиц.

«Ах ты хитрый старый мерзавец, — подумал Лэйд, глядя в тощую спину Макензи и не пытаясь скрыть улыбки, — Ах ты хитрый старый…»

Последним порождённым им звуком в «Бакалейных товарах Лайвстоуна и Торпа» был негромкий звон дверного колокольчика.

* * *

Макензи оказался прав — с приходом сумерек стало ощутимо холоднее. Иссушающий дневной зной быстро превратился в вечернюю прохладу, которая с первыми звёздами обернулась весьма ощутимой стужей, напомнившей Лэйду морозные октябрьские вечера его родного Йорка. Несмотря на все года, прожитые на острове, он так и не сумел привыкнуть к тому, до чего непредсказуем и переменчив здешний климат, подчинённый не географическим широтам и расположению солнца на небе, а капризным здешним ветрам, несущим на своих невидимых крыльях то невыносимую жару, то пробирающийся в кости холод, и готовые в любой миг обрушить тебе на голову то, страшнее чего нет ничего в мире — тропическую бурю.

Несмотря на пробравшуюся в лавку ночную прохладу, Лэйд не стал подбрасывать угля в камин, оставив тот тлеть бронзовым жаром — ни к чему облегчать убийце работу. Может, тот и не станет стрелять в него через окно, но привычки лавочника оказались живучи, намертво срослись с его истинной сутью — избегать надо всех рисков, даже самых малых.

Новый Бангор медленно таял за окном. Сумерки сперва осторожно скрадывали его выступающие части — стальные шпили, флюгера, дымоходы, и, обретая чернильную густоту, стремительно стекали вниз, обволакивая целые дома и наполняя холодной вязкой темнотой всю Хейвуд-стрит, похожую на высохшее русло какой-то исполинской реки.

В подвале, потревоженный пробравшимся внутрь вечерним сквозняком, зашуршал какой-то пакет, и этот звук внезапно вырвал Лэйда из задумчивости.

— Знаешь, что ещё интересно? — спросил он вслух, наблюдая за мельтешением огней в «Глупой Утке» через дорогу, — Я подумал об этом только что, раньше не приходило в голову. Мистер Гаррисон, будь он человеческом обличье или демоническом, явился в Новый Бангор с переменой погоды. Как думаешь, это совпадение или он нарочно выжидал удобного случая? И если да, то почему?

— Чтобы молоко не прокисло, многие хозяйки добавляют в него драхму соли, — рассудительно сообщил Диоген, меривший лавку неспешным механическим шагом, — Это позволит ему на какое-то время сохранить первозданную свежесть.

Лэйд уважительно кивнул автоматону.

— По сравнению с тобой даже Дизраэли — косный неуч! Миссис Гаррисон и её слуги расстались с жизнью в первую же ночь после того, как на остров пришёл циклон. Нелепо считать, будто здесь есть связь, согласен, старина. Однако дело в том, что в поисках связи я опираюсь на привычную человеческому рассудку логику, совершенно забывая о том, что логика — вовсе не универсальный инструмент познания, а лишь несовершенное орудие, созданное нами из подручных вещей и позволяющее худо-бедно освещать окружающий человечество мрак. Логика Левиафана может быть для меня столь же непостижима, как рассуждения Джона Толанда по поводу «мировой материи» — для разукрашенного татуировками дикаря-полли, доподлинно знающего, что всё сущее породили бессмертные Рангинуи и Папатуануку.

Из подвала вновь донёсся шорох — вероятно, запирая лавку, он забыл прикрыть небольшое вентиляционное оконце внизу. Что это — каприз вечернего ветра? Или отзвук многочисленных маленьких ножек? Лэйд усмехнулся, стараясь этой усмешкой изгнать просочившееся внутрь беспокойство. Ещё до наступления сумерек он скупил у Скара Торвадсона весь наличный у него запас мышеловок, вызвав у норвежца немалое изумление, и все их расставил в подвале. Нелепая предосторожность, конечно, уж по его-то душу брауни не явятся, но и проигнорировать он её не мог. Этой ночью бакалейная лавка превратилась в настоящую фортификацию, способную выдержать удар Левиафана вне зависимости от его направления.

Газовый фонарь за окном горел. Последний час Лэйд следил за ним пристальнее, чем волхвы — за светом Вифлеемской звезды. Однако в тёмных уголках