Класс: Стражник (Восточная Четверть)

— Не все так однозначно, — сказал Андрей, на всякий случай отступая назад и извлекая из инвентаря целительный айран и костяной нож, чтобы его открыть.

Но Иберис восприняла жест открывшего начертанием в воздухе инвентарь Андрея превратно. Она молча бросилась на Андрея, занеся меч для удара и прикрывая себя щитом. Андрей понял, что сейчас его спасительница превратится в его же убийцу, но в этот момент на Иберис налетел сам Децимус Суллиус Риаберрийский, сражавшийся сразу с четырьмя сине–черными. Он проткнул стражницу копьем насмерть и поднял ее тельце в воздух, не прерывая боя с остальными противниками, и продолжая отбиваться от них тем же самым копьем, которое теперь украсилось насаженным трупом Иберис. Прямо в лицо Децимусу Суллиусу прилетел файрболл, но тот лишь поморщился и выругался на своем звонком языке.

Андрей осознал, что друзей у него по–видимому здесь нет, и его смерти равно желают обе стороны. Поэтому он просто бросился бежать, жадно вливая в себя соленый и шипучий айран прямо на бегу. Идея пить на ходу была не очень, большую часть айрана Андрей пролил на землю, а еще он подавился и закашлялся.

Кусок Андреева уха снесла пущенная сзади стрела, но он не погиб, только благодаря тому, что немного айрана все же попало в его организм, дав спасительные хитпойнты.

Фархад

Ташкент, Республика Узбекистан

— Фарик, милый, поправь галстук, — сказала мама, но галстук стала поправлять сама.

Фархад изнемогал от жары в костюме, галстук и так давил ему на шею, а мама еще и туго затянула его, будто собиралась удушить единственного сына. Непослушные волосы Фархада были зачесаны назад и тщательно замазаны гелем, мама сама укладывала их в течение получаса. Хорошо хоть побрился Фархад сегодня сам, без мамы.

— Я тобой горжусь, — сказала мама, затянув галстук так, что Фархад едва мог сглотнуть слюну, и любуясь сыном, — Главное не груби Тахиру Юсуфовичу, ладно?

Фархад вынужден был согласиться, что грубить Тахиру Юсуфовичу действительно не следует. Это было разумно, учитывая, что Тахир Юсуфович был главой крупной хлопковой компании, а Фархад с сегодняшнего дня должен был стать его заместителем по маркетингу.

— Уверена, ты справишься, — продолжала чирикать мама, — Ты идеально подходишь для этой работы. Если бы не подходил — тебя бы не взяли. Правда ведь, медвежонок?

— Мама, ну прекрати, — взмолился Фархад, — Мне уже семнадцать, черт возьми, не называй меня медвежонком.

— Но ведь ты у меня такой пухлый… — восхитилась мама, дергая Фархада за щеку.

— И на эту работу меня взяли не потому, что я силен в маркетинге, а потому что мой папа и он же, кстати, твой муж — главный акционер этой поганой хлопкозаготовочной конторы, а по совместительству еще и хоким области, где растет этот гадкий хлопок, — раздраженно произнес Фархад, отстраняясь от матери.

— Фарик, не говори так! Тахиру Юсуповичу не понравится, если ты назовешь его инновационное предприятие поганой хлопкозаготовочной конторой! Между прочим Тахир Юсупович первым в мире полностью автоматизировал производство хлопка, отказавшись от эксплуатации человеческого труда.

— Да–да. И лишил людей рабочих мест, заменив их иностранными машинами. Ладно, ма, пока.

Но мама схватила Фархада за рукав пиджака, стоившего больше чем любая иностранная хлопкосборочная машина.

— Фарик, постой, обещай мне…

— Да–да, мама. Я пойду на работу. В этот раз пойду. Обещаю.

Мама поцеловала Фархада в щеку, и он наконец вышел во двор, где было еще жарче, чем в доме. Пройдя мимо бассейна и загона для павлинов, Фархад сел в свой Bentley, подаренный ему на прошлый день рождения, и немедленно ослабил проклятый галстук.

— Так–то лучше.

Фархад не спеша проехал через ворота, и охранник на входе привычно козырнул ему. Через двадцать минут путешествия по раскаленным улицам Ташкента, Фархад притормозил у здания поганой хлопкозаготовочной конторы, иначе называвшейся Soft White Clouds, Ltd. Около минуты Фархад созерцал белоснежное двадцатиэтажное здание, обсаженное пальмами, он даже смог разглядеть заходившего внутрь Тахира Юсуфовича. Лысина у Юсуфовича взмокла от жары и блестела.

— Экая гадость, — констатировал Фархад. Он с ужасом подумал, как будет заходить в это здание каждый день, как ему придется объяснять покупателям, какой тут делают шелковистый хлопок и рассказывать разного рода уродам о достоинствах инновационных методов. Дистиллированная жизнь, лишенная чести, подвига, риска, любопытства — всего того, ради чего и приходит в этот мир человек.

— Прости, мама, я не могу. Тупо не могу, — сказал сам себе Фархад. Его почти физически тошнило от белого здания, офисных работников, толкущихся у входа, пальм, даже от нагретого на солнце асфальта, Сартр бы сказал, что Фархад сейчас достиг высшей степени социальной отчужденности, а это, как известно, шаг в направлении катарсиса.

Повинуясь чувству стыда и долга перед мамой, Фархад было взялся за ручку двери автомобиля, но это был лишь момент минутной слабости, не более.

— Нет, не могу.

Фархад достал из встроенного холодильника банку ледяного тархунного лимонада и выпил залпом, он сделал это скорее не чтобы утолить жажду, а с целью оттянуть решение. От выпитого напитка у Фархада засаднило в горле.

— А, будь, что будет. Плевать. Не в первый раз.

Фархад в последний раз взглянул на здание хлопковой конторы, завел машину и резко дал по газам. Он промчался по улицам Ташкента, как ветер по степи, он ехал все дальше и дальше, как можно дальше от уготованной ему судьбы, и через полчаса въехал в старый город.

Фархад не просто гонял, он знал, куда ехал. Здесь у него был любимый дворик. Фархад свернул в него с узкой улочки, по пути чуть не сбив переходившего дорогу петуха. Дворик был внутренним, его со всех сторон окружали руины какого–то заброшенного еще задолго до рождения Фархада учреждения. Эти руины все хотели снести, но за землю, на которой они стояли, начался спор. А спор на Востоке — дело серьезное, так что инвесторы уже лет пять не могли определиться, кто