Кай стиснул зубы и огрызнулся в ответ:

– Давай же, говори, как есть, безмозглый.

Кожаный мешок с вороном внутри ощетинился.

– Теперь она будет горевать еще сильнее.

Кай угрожающе шагнул вперед.

– Я никуда не денусь. Поджарю рыбку на гриле. А когда закончу, избавлюсь от рака.

Гавран посмотрел на него прищуренным взглядом.

– Тогда тебе стоит поторопиться, иначе твой рак даст метастазы. Уверен, ты уже заметил… как легко он ощущается… как тяжесть спадает с плеч. Ты сам его позвал. – Гавран презрительно скривил губы. – Гость не может быть обузой.

Кая резко затошнило, когда до него дошел смысл слов Гаврана. Он говорил правду; Абаддон всегда ощущался неприятным грузом. Теперь же Кай почти не чувствовал тяжести. Не считая тревожного покалывания в левой руке, он чувствовал себя лучше, чем когда-либо с момента пленения Русалкой. Кай твердо взглянул на Гаврана и сказал:

– Я разберусь.

– Как скажешь, – усмехнулся Гавран и резко развернулся. – Последняя просьба исполнена, волк.

Кай не потрудился проводить его взглядом. Он принюхался к запаху Русалки, его обдало волной смрада гнили и страха.

– Ты обещал, что я смогу покончить с этой тварью.

Хриплый смех Велизара загрохотал в черепе Кая.

Так говоришь, как будто этой женщине впервые нанесли удар в сердце. Брось, даже ты должен знать, как рождаются подобные монстры.

Кай спрятал нож в ножны и выгнул бровь, изучая свою руку. Сжал ладонь в кулак, затем расслабил и пошевелил каждым пальцем, убеждаясь, что контролирует ситуацию.

– Этому предшествует насильственная смерть или что-то в этом роде, если уж ты решил вспомнить нашу поучительную историю.

Русалку породили жестокость и ненависть мужчины. Поэтому жестокость и ненависть других мужчин делают ее сильнее, подпитывают ее стремление. В этом заключается вся суть ее существования.

И вот снова… легкое подергивание. Кай взглянул на свою неподвижную, словно одеревеневшую руку и попытался подавить дрожь.

Мужская жестокость.

Кай так долго отрицал, что он мужчина. Ему казалось, это было слишком… по-человечески. А он был волком, просто запертым в ловушку в форме человеческого тела и поэтому обреченным подчиняться пуританским законам людей.

Интересно, выбрала бы Русалка его своей целью, окажись он просто волком? Неужели ее ненависти плевать, кто он есть на самом деле? Русалка видела в нем только человека. Он существовал в мире в обличье человека. И отнесся к ней с той же жестокостью, которую она ожидала от мужчин.

Кай вонзил нож ей в сердце, и не он первый.

Если судить по ее «рациону», по мужчинам, которых Русалка выбирала в жертвы, Кай ничем не отличался от того куска дерьма, что превратил ее в гниющий мусорный контейнер, полный тухлой рыбы. Его волк всегда оставался внутри, но теперь Кай уже не мог притворяться, что зверь – единственная его часть, которая имеет значение. Уже нет.

Ты всегда считал, что можешь решить любую проблему, разрушив ее до основания, – прервал его размышления голос Велизара.

Кай опустил руку. Он по-прежнему стоял у своей старой хижины или скорее у ее эквивалента в мире снов.

– Ты так мной увлечен, мило, – ухмыльнулся он. – Похоже, ты ревнуешь.

Из-за твоего поражения? Нисколько. Однако, брат, я прекрасно тебя знаю. Как думаешь, почему я ждал тебя именно здесь, в месте, где когда-то началась наша история? Я всегда знал, что ты вернешься.

Кай оглядел туманную поляну.

– Наше с тобой прошлое гораздо старше, чем эта чертова лачуга.

Не лачуга, – понизил он голос, – а земля под ней.

– Черная Лощина?

Ты всегда возвращаешься в Лощину. Жизнь за жизнью. Смерть за смертью. Тебя влечет трагизм этого места.

Кай шагнул в лес, оставив свое старое пристанище позади.

– Единственная трагедия в моей жизни – это ты.

Ах, мой дорогой Сендоа, как мало ты знаешь.

– Сен… что? – рявкнул Кай, нырнув под ветку.

Ты не всегда был Каем, – Велизар усмехнулся над его именем. – Тебя звали Сендоа. И мы были живыми богами. Созидание и разрушение – две стороны одной медали – братья по крови, – продолжил он бормотать. – Все, чего я когда-либо хотел, – никогда не расставаться с братом.

Кай не сводил глаз со следа Русалки, болотный запах и клочки ее внутренностей остались на листве.

– Значит, я был разрушением?

Богом разрушения. А я – богом созидания.

Кай прошмыгнул мимо ели, с которой кто-то сорвал несколько шишек. Наверное, Русалка схватилась за них рукой, пробираясь по лесу.

– А Сновидица?

Хаос! – рявкнул Велизар, его ярость завибрировала глубоко в груди Кая. – Она похитила разрушение и нарушила баланс, созданный братьями.

Кай резко затормозил и прищурился. Это звучало как бред – вздор самовлюбленного идиота.

– Что значит «она похитила разрушение»?

Ответ прозвучал мягко, как упрек, покрытый сладким сиропом.

Она украла тебя, братишка. Ты отрекся от долга, от своей роли разрушителя, и все ради слепой любви к этой девчонке.

– Похоже на правду. – Кай присел на корточки и пригляделся к редеющим следам. Они стали едва заметными, легкими, словно она зачахла и окостенела за то время, что петляла по лесу. – Ты заноза в заднице и нытик. К тому же Сновидица – горячая штучка. Так что я остаюсь верен своему выбору.

Шути сколько угодно, брат, однако ты меня предал. Проклял меня ради своих эгоистичных желаний. Ты… бросил меня.

Кай поднялся на ноги и сжал ладонь в кулак. Рука снова дрожала.

– Когда уже до твоего тупого призрачного мозга дойдет? Человек, которого ты знал – Сендоа, или как его там, – это не я. Меня зовут Кай Донован, и я не твой чертов брат. Это случилось вечность назад. Я ни хрена тебе не сделал.

Может, и так… – прошептал Велизар, когда Кай подошел к осине. На молочного цвета коре виднелся кровавый отпечаток руки. Кай протянул ладонь и приложил ее к дереву, повторяя отпечаток, оставленный на дереве.

…Но имеет ли это значение?