Шрифт:
Закладка:
И чуть не рыдает человек, сухие глаза кулаком трет, губа трясется...
Пожалел Балис бедствующего земляка — кое-как успокоил, про лучшие времена помянул. Не остался в долгу и младолитовец, от души посоветовал:
— Не умеешь ты жить. Ты женись. Найди богатую старую деву, и увидишь... Трехпроцентных облигаций накупи. Побольше. Выигрыш гарантирован. Ты везучий. На войне не погиб, в тюрьме не сидел, инфаркта не было…
Земляк все говорил и говорил.
И Балису на самом деле показалось, что он — дитя счастья.
А телевидение в ту пору показывало кулинарную выставку-распродажу. Растаяло от счастья сердце Бикялиса, выступил на лбу липкий пот, и шлепнулся он со стула.
Младолитовец, невзирая на свое слабое здоровье, искренне заволновался. Немедленно вызвал скорую помощь, по-братски помог отнести Балиса в машину. Только вернувшись и помыв руки с мылом, несколько успокоился. Вот это сердечность!
Итак, как видите, никто не отказался помочь в трудный час. Ни один! Как смогли утешили, дали совет, поддержали морально. А говорят, что у нас эгоизм пускает корни. Врут, сукины дети!
КЛУБ ИНТЕЛЛИГЕНТОВ
Сначала мы попали не в самый клуб, но, как видно в подсобное помещение.
— Видишь ли, теперь всех кадров в клубе не будет. Разгар работы. Так что мы их накроем прямо в сфере их деятельности, — пояснил мой спутник Пагалис, весьма услужливый паренек, член объединения «Вавилон» с 1969 года.
Подошли к билетным кассам, над окошками которых светился лозунг: «Без очереди — ни с места! Очередь — кузница здоровья!»
— Палачи! Мучают людей и еще издеваются, — сказал я Пагалису, показывая на надписи.
— Ошибаешься, дорогой. Очереди закаляют людей, развивают характер, укрепляют мышцы ног, учат сохранять равновесие. Постоит человек часа два в очереди — и сразу видно: крепок он или слаб в коленках.
Действительно, во имя здоровья в павильоне Пагалиса всюду извивались, петляли очереди без конца и края. Даже возле соков, кофе, спичек, газет и у клозетов. Если где-нибудь очередь оказывалась недостаточно длинной, там сию минуту устанавливали два или три дополнительных кассовых аппарата, и клиент, поразмявшись в одной очереди, получал талон, разрешающий свободно вставать в другую, а потом в третью и четвертую.
Зато посетители этого павильона были мускулисты, атлетически сложены — ну прямо как боксеры тяжеловесы. И даже женщины здесь были нечеловечески сильны.
Нам довелось видеть, как один атлет шел с хрупкой, нежной, словно стебель, девушкой. И как шел! Он, этот динозавр, висел у нее на шее, обхватив одной рукой, и она не согнулась, не сплющилась, выдержала. Глядя на них, я даже песню вспомнил: «Это легче павлиньего перышка...»
— И это все члены вашего «Вавилона»? — осведомился я.
— Нет, эти двое лишь спортивные энтузиасты нашего клуба. Она — чемпион по поднятию тяжестей...
Вот что означали слова: очередь — кузница здоровья! Кто не постоял в очереди, того, разумеется, хоронили. Здесь очереди не было.
Перед нашим взором разворачивались все новые виды. Мы разминулись с ватагой девиц, которые кукольными глазами только и смотрят на невиданно длинные шевелюры подростков. Поскольку ноги не у всех красавиц были идеально хороши, то эти дочери Евы демонстрировали ляжки — на тротуарах выстраивался целый парад ляжек.
Завернули и к начальнику павильона. Он сидел в кабинете и писал тысячное постановление против шума. За стеной визжали, звенели, пищали всевозможные музыкальные аппараты и инструменты, а шофера ехали мимо без сигналов — но зато так газовали, что дрожали стены и звенели стекла в окнах. На улице подгулявшие хулиганы объясняли милиционерам, как те должны вести себя в общественных местах.
Внезапно, с воем и мяуканьем, в кабинет шефа прорвалась свора бешеных собак и кошек и вцепилась в брюки начальника. Он пытался защититься своим постановлением, предписывающим уничтожать этих четвероногих. Увы, зверье не читало еще этой бумаги и вело себя нагло.
Ускользнув от нападения безграмотных зверей, мы встретили двух сынков в белоснежных рубашках и черных галстуках и с еще более черными шеями. Они мычали дуэтом: один — «Ой, постой, постой, говорила мамаша мне...», а другой: «Пил, пил, потерял головушку...»
Мы внимательно вгляделись, голов в самом деле не было видно — ревели огромные черные дыры.
— Неужто и этаких принимаете в клуб?
— Некультурные они, это верно, зато голоса! Ты только вслушайся... Как колокол!
К нам подошла желтая, похожая на мумию, дама и, качнувшись в сторону певцов, спросила Пагалиса:
— Почему они с накрашенными глазами? Ведь это наша привилегия?
— Они не желают отставать от эпохи, — объяснил Пагалис в историческом аспекте.
Несколько странным показался мне также подросток, напяливший кепку с тремя козырьками. Он, не стесняясь, весьма вдохновенно свистел в ухо гражданину, стоящему рядом.
— Почему он так ведет себя? — спросил я Пагалиса.
— На него нашла такая блажь.
— Он, должно быть, не член клуба?
— Нет, он еще кандидат.
В конце концов мы прорвались в клуб-кафе «Объятия».
Утонув в своих собственных ароматах, за столами кисли постоянные посетители клуба или братья по идее. Одни попивали кофе, другие лимонад, третьи сосали сигареты, четвертые — интеллектуалы — беспрестанно бегали в туалет, мило флиртовали между собой, славословили и ласкали друг друга.
— А эти случайно не влюблены? — шепнул я Пагалису.
— Человече, опомнись! Это актив нашего объединения, — и он по очереди стал знакомить меня со своими кадрами.
Здесь были всякие: и моралисты, листающие журналы и ищущие фотографии раздетых девиц, и штатный и нештатный актив.
Пагалис в первую очередь представил мне мужчину топорного склада:
— Товарищ Ишкамша. Член клуба с прошлогодней пасхи, с 13 час. 10 сек.
— Откуда взялись 10 секунд? — раскрыл пасть большеротый член клуба. — Когда я вступил, было ровно 13 часов без половины секунды. Мои часы идут по радио. Знай, я пожалуюсь! Было вакантное место, я мог хорошо устроиться. Не хватило членского стажа! Кто знает, возможно, я уже сегодня — ого — где бы сидел!
Пагалис покорно извинился, пообещал уточнить сведения и вернуть владельцу утерянные славные мгновения. Он продолжал показывать свой живой инвентарь.
